Название: Карин и Кракозябрик
Автор: WTF LoGH AU 2016
Бета: Анонимный доброжелатель
Размер: миди, 7460 слов
Пейринг/Персонажи: Катерозе фон Кройцер, Нейдхард Мюллер, Фриц Йозеф Биттенфельд, Дастиан Аттенборо, Зигфрид Кирхайс, Ян Вэньли, Кракозябрик и др.
Категория: джен
Жанр: юмор, крэк, флафф
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: АУ, ООС, крэк, мистические существа, смерть персонажа
Краткое содержание: сказка о снах
Примечание: Авторским произволом Катерозе фон Кройцер старше на три года себя-канонной!
Размещение: только после деанона
Для голосования: #. WTF LoGH AU 2016 - "Карин и Кракозябрик"
Очередной заспанный человек привычно округлил глаза и рот. Но вместо традиционного вопля ужаса он радостно выдохнул:
– Кракозябра!..
Кракозябрик заинтересованно развернулся и принялся обнюхивать пришельца в два носа. Но и это ожидаемого эффекта не произвело. Пришелец лез гладить широкие лбы и только хихикнул, когда хвостовая морда проехалась ему по спине.
Карин присмотрелась внимательнее. Храбрый сновидец был молод и недурён собой. Чуть выше среднего роста, подтянутый, с выправкой, скорее, военной, хотя под мешковатой пижамой трудно определить. Пепельно-русая чёлка и большие серые глаза.
– Привет, – сказала Карин, инстинктивно поправляя причёску.
Молодой человек всё-таки подпрыгнул от неожиданности, но быстро сориентировался.
– Привет, – он продемонстрировал белозубую улыбку и рейховский выговор. – Твой?
– Свой собственный, – уклончиво ответила девушка. – Приснился вот как-то, и мы подружились. Он классный. Только не позволяй ему вылизывать волосы, с утра будет ётун знает что на голове.
Широкий лопатообразный язык передней головы Кракозябрика немедленно проехался по макушке молодого человека, поставив неровными сталагмитами доселе аккуратную стрижку.
– Упс, – без особого огорчения вздохнул причёсанный. – Поздно.
Он нравился Карин всё больше. Она расправила оборки ночной сорочки.
– Меня зовут Катерозе, можно Карин.
– Нейдхард. Рад знакомству. Даже жалко, что это сон.
Кракозябрик хотел бегать и играть, поэтому объяснения Карин оставила на потом. В конце концов, и сам поймёт, что сюда можно возвращаться во сне, когда захочешь. Просто надо вспомнить об этом, засыпая.
А пока они залезли на широкую и мягкую, укрытую тёмно-розовым мехом спину Кракозябрика и понеслись по холмам и равнинам. Шесть лап выколачивали землю, как старый коврик, и вверх летели мелкие цветочки и недовольно жужжащие шмели. Наездники, чтобы не навернуться с трёхметровой высоты, с весёлыми воплями вцеплялись в длинную шерсть Зябрика, в редкие роговые пластины, хаотично разбросанные по его спине, друг в друга… Впереди уже маячила река, и Карин предвкушала, как полетит в прогретую солнцем воду, кувыркнувшись через меховую холку. Да, неплохо бы предупредить Нейдхарда. Вроде он не из трусливых, но всё-таки…
– Ты купаться лю-у-у-убишь?..
– А?..
– Уже нева-а-а-ажно!..
Кракозябрик резко стопорнул на крутом бережке, и пассажиры с криками обрушились вниз, разбрызгав водяное зеркало миллионами капель-осколков. Следом, победно протрубив, прыгнул огромный, двухголовый, шестилапый, розовый и совершенно нигде, кроме снов, не возможный зверь.
***
Откуда он появился, по какому принципу выбирал себе друзей – так и осталось загадкой, хотя споры на этот счёт могли продолжаться ночь напролёт. Из того, что удалось вычислить, несомненным оставалось только то, что прибывший соискатель не должен испугаться и проснуться. И оставшиеся всегда знали, что Кракозябрика зовут Кракозябриком. А всё остальное – как попало.
Нейдхард провёл наяву эксперимент, рассказав якобы в шутку свой сон нескольким сослуживцам. Вроде бы подействовало, хотя не факт. Той ночью появились сразу четверо, но остался один. Зато какой! Кракозябрик кинулся на него хвостовой – которая хищная – башкой вперёд, выставив клыки и ужасно рыча. Карин даже стало неловко за такое его безобразное поведение. Однако прибывший зарычал в ответ ничуть не хуже и сделал весьма приличную попытку завязать узлом кракозябричью шею. Но был повален и коварно облизан передней – которая травоядная – головой. Они ещё довольно долго носились и дрались, восторженным рёвом оповещая окрестности об особо удачных кульбитах.
Нейдхард и Карин созерцали битву тигра с драконом с пригорочка, комментировали и хрустели засахаренным миндалём. Оба очень любили орешки, и Карин охотно снила их в больших количествах. У Нейдхарда из еды почему-то получались только сгущёнка и тушёнка.
А когда Зябрику надоело, пришелец ещё разок потрепал его по боку, поддёрнул сатиновые, до колен, трусы и вразвалочку подошёл к зрителям. Без вопросов запустил здоровенную лапищу в кулёк с орешками.
– Я когда набегаюсь, – доверительно сообщил он, даже не думая закрывать рот во время жевания, – всегда жутко жрать хочу. А мясо тут готовят?
Карин, чтоб мало не было, сообразила цельного жареного кабана. Кракозябрик радостно загукал и начал лопать первым. Так оно как-то и наладилось.
Вообще Фриц оказался мировым мужиком: честным, шумным и всегда готовым что-нибудь затеять. А ещё он был рыжий, почти как сама Карин.
Дасти пришёл от Кракозябрика в полнейший восторг, долго восхищался бочковитостью рёбер и комковатостью лап, теребя зверя за что попало. Он требовал от присутствующих подтверждения необыкновенных зябриковых качеств до тех пор, пока самого новенького, не сговариваясь, не уронили в реку. Но, плюхнувшись в воду, он исхитрился облить всех с ног до головы, и пришлось лезть купаться, а то какое удовольствие ходить мокрым просто так?
Дасти прекрасно влился в коллектив, у него оказалась неистощимая фантазия и лёгкий характер. Он беззлобно поддразнивал Фрица и на пару с Нейдхардом сочинял смешные стишки обо всём на свете. Карин определила в нём альянсовца, и это тоже было здорово, хотя здесь не имело ни малейшего значения.
С Зигом вышло труднее. Его нашёл Кракозябрик на берегу, в тени плакучей ивы. Парень сидел, обхватив собственные колени, и смотрел на воду. Его лицо, руки и огненную шевелюру покрывал толстый слой пушистого инея. Он, в отличие от остальных, был одет в чёрные брюки и белую рубашку. Наверное, заснул на работе. Или так устал, что не сумел раздеться. Розовую клыкастую морду, подсунувшуюся ему под руку, он рассеянно погладил, пробормотав при этом что-то невнятное. Зябрик повернулся к компании и нажаловался, что ему не нравится, когда такие холодные руки. Пришлось греть.
Развели костёр до неба (Фриц занимался, у него всегда с размахом), замотали заиндевевшую статую в одеяла, отпаивали каким-то жутким варевом, которое готовил Дасти. От варева за милю разило бренди, но Зигу помогло. Оттаял. Начал спрашивать. Нейдхард насочинял с три короба, Дасти добавил, Фриц возмутился, что всё не так, а Карин потихоньку сказала, чтобы Зиг их всех не слушал, а смотрел сам, так интереснее. И подсунула пирожок с капустой, чтобы закусить горючую жидкость.
Ей показалось, что синеглазый мечтатель больше не придёт сюда, но она ошиблась. Спокойный, открытый и тихий Зигфрид стал полноценным членом их снулого сообщества.
А Вэньли Зябрик вообще откуда-то принёс. За шиворот. Будь дело наяву, Вэньли наверняка передавило бы горло пижамным воротником, но за линией сна он просто свисал из зубастой пасти мешком, скрестив руки на груди. И бурчал, что нигде покоя нет.
Эхо от приветственных воплей ещё долго гуляло по реке.
Вообще у Карин создалось впечатление, что, кроме неё, все здесь друг друга так или иначе знают. И альянсовцы, и имперцы. У неё и у самой иногда бывало ощущение, что она вот-вот сможет сказать, где видела кое-кого из них не во сне. Но память упорно подводила, да и было слишком здорово, чтобы всерьёз об этом думать. Возможно, память была не при чём, а просто копошился червячком страх всё испортить. И ей не хотелось знать, кто все эти люди в реальной жизни, и есть ли у них эта самая реальная жизнь.
Здесь они были командой. Наверное, здесь просто обстановка такая, что нельзя врать, делать кому-то гадости и портить жизнь окружающим ещё каким-либо из многочисленных способов. Или людей Кракозябрик таких выбирал? Непакостных?
Вэньли вот как раз таким и был. Смешной, рассеянный, добрый. Он один из всех умел спать во сне, привалившись к тёплому брюху Зябрика. Спать ему, конечно, не давали, но он не обижался, кажется, воспринимая это как часть игры. Карин быстро поняла, что если днём было особенно паршиво, надо сесть рядом с Вэньли, рассказать ему о плохом, можно даже не вслух, и беды станут маленькими-маленькими, бесцветными и безвкусными.
После того, как появился Вэньли, вопящие от ужаса фигуры в ночных одеждах возникать перестали. Наверное, Зябрик решил, что достаточно. Или Карин решила, что хватит. Она так и не смогла до конца определиться с вопросом, кто из них кому снится.
***
Со временем Карин окончательно поверила, что её друзья из снов где-то существуют на самом деле. Поначалу отношения в команде были странноватые, хотя и явно под знаком взаимной уважительной симпатии. Но некая напряжённость нет-нет да и проскакивала. Чему, собственно, удивляться, если половина – альянсовцы, а половина – имперцы. И все – военные, как на подбор. Но это же наяву! А во сне – совсем другое дело! И когда они немного попривыкли друг к другу, в беседах иногда стали всплывать проблемы из того, другого мира. Именно то, с какой опаской сообщники говорили о явных делах, убедило Карин, что всё взаправду.
– У тебя почти всегда ледяные руки, когда ты приходишь сюда, – сказала она как-то Зигу (они первыми явились в сон, больше пока никого не было; к слову, вшестером они собирались далеко не всегда). – А сегодня так прямо в корке, как рыба из морозильника. Ты живёшь на какой-нибудь промороженной планете?
Обычно синеглазый на такие вопросы прямо не отвечал, отшучивался или отмалчивался, неопределённо улыбаясь. Но в этот раз, видно, было слишком плохо.
– Я становлюсь ненужным лучшему другу, – тихо произнёс Зиг. – Он всё реже понимает, что я ему говорю, мне с каждым днём всё труднее… дозваться его. Это он как будто покрывается льдом, а я… Я не знаю, что делать.
Карин замотала его посиневшие от холода кисти в полу своей пижамной куртки и начала интенсивно растирать.
– Я бы в первую очередь задумалась, а нужен ли мне такой друг, – проворчала она сердито.
Зигфрид даже задохнулся от негодования.
– Что ты говоришь такое! – он попробовал выдернуть руки, но Карин не отпустила, а второй раз он дёргаться не стал, наоборот, придвинулся ближе. – Он мне всякий нужен. Это же… он! Мёрзну вот только. Зато здесь согреваюсь…
– А ты ему рассказывал, что когда-нибудь можешь заснуть глыбой льда, такой, что и Кракозябрик не отогреет, даже если сверху сядет?
– Он… очень занятой человек. И ему некогда болтать о ерунде. К тому же он так устаёт, что… у меня не хватает духу его расстраивать в редкие минуты отдыха.
Карин только вздохнула. Она критически осмотрела результат своих трудов и нашла его сносным. Но на всякий случай ещё разок подышала в большие изящные ладони Зигфрида, ещё разок растёрла их фланелью и только после этого оставила в покое.
– Если он действительно твой друг, то выслушает тебя даже сильно уставший. И найдёт для этого пятиминутный перерыв в делах. Ты же наверняка виду не подаёшь, улыбаешься как обычно.
Зиг улыбнулся. Как обычно. Потом фыркнул, засмеялся.
– Ты права. Надо поговорить. Там, наяву, кажется, что одной преданности будет достаточно. А здесь понимаю, что мне этого мало. Не забыть бы, что я так решил…
Карин выдернула из радуги синий цвет, свернула в карандаш, послюнила и нарисовала на запястье Зигфрида жирный крестик.
– Посмотришь – вспомнишь. Я всегда так делаю.
Она не очень-то поняла суть сложноподчинённой дружбы, но списала на причуды имперского менталитета. Зиг ей нравился без привязки к месту жительства, и она заочно злилась на того чёрствого дурака, из-за которого он так мучился.
Возможно, они поговорили бы об этом ещё, но обвалом явились остальные и примчался Зябрик. Нашлись другие темы.
Карин показалось, что с той ночи Зиг стал немного меньше мёрзнуть. Спрашивать напрямую она не решилась, однако инея на нём больше не замечала.
***
То, что на Кракозябрике можно въезжать в чужие сны, обнаружили случайно. Разумеется, – неугомонный Дасти, когда гонял зверя хвостовой головой вперёд. Зачем он это делал – он и сам не знал, но открытие вышло эпохальным. Можно было въезжать в чужие сны, если только кто-нибудь из подсматривающих знал объект визита лично.
Вэньли рассердился и сказал, что подсматривать некрасиво и, вообще, – порочная практика. Зиг горячо его поддержал. Все смутились (кроме Кракозябрика), а Нейдхард предложил компромисс. Он заявил, что Вэньли, безусловно, прав. И без повода шататься по чужим подсознаниям – недостойно. Но если повод будет? Например, кто-то загадает такой фант, выиграв в карты?
Вэньли сдался. Зиг махнул рукой. Ну интересно же, ёлки! И во сне ведь, понарошку…
Чтобы не злоупотреблять, выбрали долгоиграющий преферанс. Чаще всего за карты садились Фриц, Дасти и Нейдхард. Четвёртым был либо Зиг, либо Карин. Ян не играл, он не умел. Зато он бегал вокруг стола, заглядывал в расклады и переживал за всех сразу.
Самые занятные фанты придумывал Фриц, и все старались проиграть ему. Тоже тонкое искусство, поскольку взятки считать Фриц не любил, лез напролом, снося подпорки из-под тузов и марьяжей и заказывая мизера с дырами. А если рыжий замечал, что ему поддаются, гремел скандал и переигрывали. И приходилось потеть, делать наивные лица и с тузом на руках захаживать валетом под второго короля.
Однажды Дасти и Нейдхард так увлеклись, проигрывая Фрицу, что нечаянно выиграл Зиг. Он удивился больше всех, ещё раз пересчитал, всё было верно. Сначала синеглазый от фанта отнекивался, однако его растормошили, и он, заикаясь и краснея, озвучил своё желание. Теперь отнекивались проигравшие. Потому что Зиг хотел не просто посмотреть чужой сон, он хотел его создать. При активном участии картёжников. Последние не знали, с чего начать, но идеей загорелась Карин, и, как ни странно, Вэньли. Они вдвоём быстро набросали сценарий и раздали роли. Стоны и скулёж («Я не могу это сказать на полном серьёзе! Я буду ржать, как конь!» «Это не моё амплуа! Боги, я сейчас проснусь!» «Это ужасно, дайте мне ведро для соп… слёз!») пресекались на корню. «За пулей следить надо», – безжалостно тыкала Карин в преферансный расчёт. Зиг бродил тенью, лез с бестолковыми советами и изодрал в хлам букет ромашек.
На территории общего сна они могли быть только собой и только в той одежде, в которой легли спать. Зато в чужих снах они могли быть кем угодно, и это здорово упрощало масштабную постановку, в которой были разбойники, чудовища, волшебные сады, спасённая дева и рыцарь на белом коне. Коня вызывался играть Фриц, но ему не доверили, припахав Зябрика.
И прошло как по маслу. Златовласая красавица – хозяйка сна – была благополучно спасена от всех напастей прекрасным рыцарем, увезена им в замок на берегу моря и ответила «да» на взволнованное и робкое признание. Поскольку Зиг внешности не менял, Карин сильно подозревала, что красавица кинулась бы ему на шею во сне или наяву и безо всяких режиссёрских ухищрений. Но так, безусловно, интереснее.
***
Явь не радовала. И даже во сне приходилось тратить всё больше времени, чтобы выкинуть из головы дрянные вести. Рейх и Альянс ввязались, кажется, во все войны, в которые только можно. Человеческие страдания ежедневно грозили перейти из количества в качество, и этот хаос Карин представить себе даже не могла.
Из утешительного оставались сны. И Нейдхард. Нейд.
– Боги, как же здесь хорошо.
Нейдхард рухнул в траву, вплотную к Карин, которая сидела и задумчиво жевала стебелёк какого-то дикорастущего злака.
Вэньли сегодня отсутствовал, он вообще в последнее время не то редко спал, не то предпочитал тёмный сон, который без сновидений. Зиг, кажется, опять поскакал к своей принцессе, а Дасти и Фриц гоняли мяч по пляжу, воткнув в песок две ветки вместо ворот.
Карин кивнула и не глядя растрепала мягкие густые волосы собеседника. Тот мурлыкнул и потёрся щекой о её ладонь.
– Я бы, наверное, с ума сошёл, не будь нашей компании. Прямо чувствую, как тупею днём от всей этой бессмыслицы…
– Здесь – только сон, – напомнила Карин, растягиваясь рядом с ним.
– Ну и что? – с неожиданной горячностью возразил Нейдхард. – Я же знаю, что вы все – есть. Значит, всё не так паршиво, есть, для чего стараться. И что ты – есть. Ты не представляешь, как мне стало важно, что ты – есть. И что я могу взять тебя за руку, – тут он спохватился и сбавил тон: – И ты не отпрянешь с жеманным визгом, и не будешь шушукаться у меня за спиной, как это принято у рейховских барышень благочинного воспитания. Хель, я даже поцеловать тебя могу!
И он немедленно привёл угрозу в исполнение. Попал, правда, немного не туда, куда хотел.
– Ай! – Карин зажала звенящее ухо. – Мазила. На стрельбах, наверное, даже в молоко не попадал!
– Ну я, конечно, не так лихо стреляю, как Корнелиус, но задних на полигоне тоже не пас, – сконфуженно начал оправдываться Нейдхард.
– Тогда – вторая попытка.
Она развернулась к нему и подставила губы.
– Ты серьёзно? – опешил он.
– Вполне. Не волнуйся, шестнадцать мне есть. Всегда хотела попробовать целоваться по-взрослому, но наяву кандидаты… не устраивали. А с тобой мне уютно, что ли. Со всех сторон. И говорить, и молчать, и прикасаться нравится, понимаешь? К тебе. С тобой. Здесь – сон, здесь мы можем быть собой и ничего не бояться. Давай, пока я не передумала.
Больше приглашать не пришлось. Недостаток опыта они компенсировали избытком энтузиазма.
***
Однажды Вэньли явился чернее тучи и сходу затребовал колоду. Оживившиеся имперцы быстро заняли места за игровым столом. Почему-то они уже давно приставали к Вэньли, чтобы тот садился играть, хотя если человек не умеет – чего зря приставать? Вот научился – сам предложил.
Умел он или не умел раньше, но через полтора часа Зиг, Нейдхард и Фриц сидели на такой высокой «горе», что с неё должно было быть видно и Один, и Хайнессен.
– Мне нужно вправить мозги одному человеку, – без привычных вежливых раскланиваний сказал Вэньли, бросив карты на стол.
Имперцы сидели бледные, как только что вымазанная извёсткой стена. Карин страшно не понравился страх в синих глазах Зигфрида. Да и Нейд явно подозревал, какому именно человеку надо будет вправлять мозги ночными кошмарами, и ему было не по себе.
Вэньли имперских страданий не заметил. Он назвал имя, и все трое проигравших облегчённо выдохнули.
– Согласен, – кивнул Зиг, расслабляясь. – А эта затея с переворотом сама по себе мне никогда не нравилась. Только составь опорную инструкцию, в какую сторону и что крутить. Я догадываюсь, но тебе виднее.
– Мог бы и так попросить, – проворчал Фриц. – Дело-то нужное. Воевать должны солдаты, а не гражданские.
– Никто воевать не должен, – вздохнул Вэньли, запуская пятерню в чёрные лохмы на затылке. – Дурное это занятие.
Инструкция у него уже была готова. Достаточно подробная. Карин в политике понимала мало, но в целом ей идея понравилась. Зиг предложил ещё пару пунктов, Вэньли согласился.
Процесс пошёл, работа закипела. Одним сеансом не обошлись, но было интересно.
Газету с заголовком «Глава КНС Дуайт Гринхилл предложил союз и сотрудничество оппозиционной партии Джессики Эдвардс» Катерозе увидела через две недели. Наяву.
И убеждать себя, будто она не знает, кто такой Ян Вэньли, Карин больше не могла. Найти остальных по справочному разделу информатория было вопросом получаса.
***
Она устроила истерику. Недостойную не то что без пяти минут выпускницы лётного училища, а и просто нормальной девушки. Позорную. С визгом и топаньем ногами. Они впятером столпились вокруг неё, не зная, как это прекратить, а Кракозябрик вообще забежал боги знают куда. Карин была бы и сама рада прекратить, но стоп-кран сорвало с резьбы напрочь. Она верещала, зачем надо было это всё, если завтра они все друг друга поубивают. Она выбулькивала, что её здесь обманывали, когда все всё знали, а она одна как дура. От того, что обвинения были несправедливы, она заводилась ещё больше. Она уже подвывала, что ненавидит их всех. Ненавидит. Нена…
Застиранная футболка Нейдхарда Мюллера, адмирала Рейхсфлота, в которой он сегодня лёг спать, вдруг оказалась прижата к её лицу, а под футболкой отчаянно колотилось:
– Всё будет хорошо, маленькая. Всё будет хорошо…
Внезапно потемнело и стало тесно. Нет, безмятежный солнечный день сна никуда не делся, просто вернувшийся Кракозябрик обернулся вокруг них всех меховой непрошибаемой стеной, сбивая в единое целое, отсекая от войны, страха и безнадёги. Он пах, как домашний кот.
– Мы что-нибудь придумаем, – хрипло сказал Ян Вэньли, Волшебник Ян, герой Эль-Фасиля.
– Война закончится скоро, – пообещал адмирал Зигфрид Кирхайс, чей флагман был краснее его волос.
– Раз – плюнем, два – разотрём, – залихватски выдал Дастиан Аттенборо, контр-адмирал АСП.
– Не реви, малая, ты же рыжая, – добавил Фриц Йозеф Биттенфельд, командир Чёрных Улан.
Кракозябрик просительно тыкался обеими мордами во всех подряд.
***
От стыда за тот срыв Карин не появлялась в общем сне больше недели. Но спасаться бегством не к лицу будущей лётчице, и она всё-таки явилась. Тихо-тихо, как собственный призрак. Не влетела, как обычно, с воплем: «Есть кто живой?», а беззвучно подкралась, повторяя про себя, что ничего она не крадётся, а просто тихо идёт. Не доходя до их любимой полянки заслышала голоса и остановилась якобы ненароком в тени леденцового дерева.
Компания собралась полностью, а вид у них был, словно кто-то пропустил их пару раз через мясорубку. Они сидели, привалившись спинами к огромному, нагретому несуществующим солнцем валуну, вялые и вымотанные. И можно было поверить цифрам из инфо-сети, утверждавшим, что Нейд старше её не на три года, как она считала раньше, а на все десять.
– Не надо было всё-таки тащить сюда проблемы оттуда, – Ян взъерошил и без того растрёпанную чёлку. – Моя вина. Но так соблазнительно… и вышло неплохо, действительно неплохо! Я даже начинаю верить, что гринхиллский Комитет действительно что-нибудь спасёт. Или хотя бы не очень нагадит. Вы бы видели, ребята, как ожила Фредерика, когда он вышел на связь с Тринадцатым флотом и со вполне разумными предложениями. И Джессика рядом с ним…
Тут он вздохнул так душераздирающе, что даже валун прослезился. Но не Дасти.
– Ян, когда ты сводишь в экстремальной ситуации интересного мужчину в расцвете лет и молодую темпераментную женщину, то трудно ожидать чего-то иного, – безжалостно припечатал он. И добавил после паузы: – С-с-стратег.
– Возможно, так будет лучше для всех, – Ян вздохнул ещё горше. – Но всё равно…
– Вэньли, – перебил Зиг, поднимая вверх небесно-синие глаза, – перестань. Сто раз переговорено. От яви негде спрятаться, хотя поначалу я тоже думал, что можно. Сон, мара, сладкие мечты… До сих пор не верю, что объяснился Анне. Кстати, если с этой точки посмотреть, то первым был именно я.
Нейдхард устало потёр лицо ладонями.
– Чем бы вы ещё померились, – протянул он. – Главное, что мы наконец-то нашли компромисс… И это работает.
– Работает, – хихикнул Дасти. – Ой, как вспомню Трунихта…
Фриц оглушительно захохотал.
– Я ещё сам к нему схожу разок-другой, – рокотнул он, отсмеявшись. – Мне понравилось, а этому слизняку лишним не будет… А вот что нам с этим делать – ума не приложу. Ничего его, заразу, не берёт.
– Легранжа тоже не берёт, он безумен, – вздохнул Вэньли. – Стычки с Одиннадцатым не избежать, хотя мы тянули время сколько могли.
– Может, помочь? – неуверенно предложил Биттенфельд.
Ян положил ему руку на плечо, благодаря, но отрицательно покачал головой:
– Фриц, невелика честь и невелик труд разбить флот под командованием сумасшедшего, обуянного честолюбием, но… он заберёт с собой на тот свет сотни жизней… Тысяч я постараюсь не допустить, даже за те недели, что мы увиливали от боя, от этого психа сбежали два десятка кораблей. Но и сотни – слишком большая цена. А Оберштайн – не Легранж. Он отнюдь не сумасшедший.
– Есть и другой подход, – вкрадчиво пропел Дасти. – И вы все знаете, какой.
– Нет! – вскинулся Зиг. – Я не позволю. Его нельзя трогать. Он должен сам.
– Сам так сам, – успокаивающе замахал руками Вэньли. – Ты лучше знаешь. Будем пробовать дальше…
Карин подслушивала бы и дальше, но тут откуда-то из-за её спины вынырнул Кракозябрик, загукал, засвистал, заревел, задней головой подцепил её за шиворот и забросил на шею передней головы и, косолапя нещадно, поскакал хвастаться добычей перед остальными. Он соскучился.
И Карин соскучилась по ним всем. Очень. Даже не подозревала, что настолько.
Она не успокоилась, пока дорогие лица не расцвели своеобычными открытыми улыбками. Она чувствовала себя виноватой донельзя, трещала о всякой ерунде. Но они, разумеется, одурачить себя не дали. Не переживай, сказали, мы бы и сами до всего дошли. Это наш прямой долг, напомнили.
Карин снила самое вкусное, что только могла себе вообразить. Всякие побочные продукты вроде сливочного торта, утыканного маринованными огурцами, с аппетитом подъедал Зябрик. Если, конечно, успевал раньше Биттенфельда.
А потом они разговаривали. Только сейчас Карин до конца поняла, кого ей Кракозябрик принёс. Даже заробела, отодвинулась от Нейдхарда, которого привычно обнимала. Но тот возмутился и восстановил статус-кво под подколки компании. Масштаб задумки от этого не уменьшился, зато она сумела уловить смысл текущего затруднения.
– И что, совсем-совсем ничего не действует на этого вашего?..
– Всё, до чего мы додумались, – не действует, – развёл руками Дасти. – Наверное, фантазия у нас бедная.
Карин пришла в голову идея. Она выкрутилась из ласковых лап Нейда и навела на себя приблизительную иллюзию.
Ян поперхнулся. Фриц присвистнул.
Остальные созерцали ботфорты выше колен, кожаное бельё и семихвостую плётку молча. Только цвета меняли.
– А если так? – деловито спросила Карин. – Я такое видела в журнале у одного сокурсника. Знаете, есть такие журнальчики с фотографиями, которые мальчишки в газеты оборачивают, – зачем-то объяснила она пятерым взрослым мужикам. – По-моему, очень страшно.
Реакции не дождалась и свистнула Зябрику.
От лоэнграммовского начштаба реакции она тоже не дождалась, хотя очень старалась.
***
Теперь Карин просматривала вдвое больше военных сводок.
Тринадцатый флот разбил сумасшедшего Легранжа при Дории в середине июня. С минимальными потерями. Адмирал Ян возвращался на Хайнессен. Дасти, разумеется, вместе с ним. В сообщении для прессы Дуайт Гринхилл заявил, что Альянс укрепляет рубежи. Далее он сказал, что новое правительство не одобряет агрессии предшественников в отношении Рейха и намерено решать создавшийся конфликт мирными путями.
Молодой главком вооружённых сил Рейха Лоэнграмм набирал всё большую популярность в народе. Его войска успешно громили сторонников Липпштадского заговора. Адмирал Кирхайс одержал молниеносную победу над Лихтенхеймом и успел вернуться к битве за крепость Гайерсбург. К сожалению (Карин сама удивилась, что действительно жалеет абсолютно безразличных ей ранее имперцев), там потерь было много. Катерозе по три раза перечитывала списки погибших офицеров, немного страшась, что сны могут лгать.
Им становилось всё легче чувствовать друг друга. Удобрять почву начал Зиг, которому не давал покоя синий крестик. Тот самый, который нарисовала Карин у него на запястье во сне. Синеглазый уверял, что по пробуждении памятная метка осталась на месте, отмылась только с мылом. На предложение Дасти ставить перед кроватью тазик с водой рассердился. Сказал, что лунатизмом не страдает, а если кто-то не хочет признавать очевидные факты, то это не его, Кирхайса, проблемы.
Повторить долго не удавалось, пока Карин не надёргала у Кракозябрика шерсти, не сплела верёвочку и не навязала Нейдхарду на запястье. Не только он, но и Зиг, и Фриц видели этот грязно-розовый жгутик наяву. Они даже демонстрировали кому-то из сослуживцев, чтобы исключить всякие галлюцинации.
В бою при Дории Ян сумел дозваться Дасти, когда связь отказала. Для этого он на три минутки вздремнул в командирском кресле, повергнув свой штаб в прострацию (благо, имидж Спящего Адмирала позволял; этот случай тоже вошёл в легенду). Аттенборо сказал, что во время этого странного сеанса у него вдруг закружилась голова, и потемнело в глазах. В таком состоянии, среднем между сном и обмороком, он провёл несколько всего несколько секунд, а окружающие почти ничего не заметили. Ну, подумаешь, привалился человек к стеночке. Не упал ведь, даже глаз не закрывал. Задумался командир, понимать надо.
Этих секунд хватило, чтобы скорректировать действия флота и избежать глупых потерь.
Эх, будь у них чуть больше времени… Но события в яви закручивались всё стремительней и туже, часов сна оставалось всё меньше. Даже Карин доставали ночными учебными тревогами чуть ли не каждую вторую ночь, что там говорить об адмиралах. Во сне тоже кипела бурная деятельность, и зачастую с такими же непредсказуемыми результатами. В диапазоне от полного успеха до полного провала.
Из обрывков бессистемных экспериментов удалось сложить, что Фриц может доораться до любого из них, но с оглушающим эффектом. То есть тот, кого он звал из сна, наяву терял сознание без видимых со стороны причин. Нейдхард на него жутко злился, потому что его скосило вызовом прямо во время очередных лоэнграммовских бдений, в присутствии изрядного количества свидетелей. «Вот только репутации неврастеника мне не хватало!» – ругался он на рыжего. Биттенфельд пожимал плечами. «Друг, я не виноват, что у меня такой голос, – заявил он без тени смущения. – А главком и сам не дурак грохнуться в обморок».
Яна всегда хорошо слышали Зиг и Дасти, остальные – по случаю. У Карин и Нейдхарда эта способность проявлялась слабо и хаотически. Кирхайс почему-то отказывался даже пробовать.
– Надо доводить связь до ума, – обмолвился как-то Нейдхард, когда им с Карин удалось недолго побыть наедине. – Без неё не выкрутимся. Нам и так неимоверно везёт.
– В чём же? – она пока не видела особого везения в их пробах и ошибках, в вечной усталости и в том, что начали путаться сон и явь.
– В том, что Альянс и Рейх по уши заняты внутренними раздорами. Проклятый Гайерсбург… Зато нас ещё не послали воевать друг с другом. Дай нам боги успеть свести всё к переговорам, пока есть время. Мне ведь тоже не хочется под трибунал за дезертирство.
Она провела носом ему от кадыка до ямки между ключицами.
***
Такого безоговорочно счастливого Зигфрида Карин не видела никогда. Тот просто светился, как ёлочный фонарик. У Вэньли, вокруг которого скакал Кирхайс, вид был слегка огорошенный. Больше никого во сне не было.
– В честь чего иллюминация? – поинтересовалась Карин, приходя в хорошее настроение. Всё-таки чужая радость заразительна, а Зиг просто фонтанировал ею. Она обратила внимание, что Кирхайс снова спит в форме.
– Успели, успели! – пропел он, подхватил девушку и заскакал уже вместе с нею.
Только после трёх кругов его удалось затормозить и выжать из него суть дела. Оказалось, что съехавший с катушек Брауншвейг приказал начать ядерную бомбардировку мятежной планеты Вестерланд. Узнать об этом удалось в последний момент, и начштаба Оберштайн советовал Райнхарду не мешать, чтобы использовать вопиющее злодеяние в целях пропаганды. Райнхард ушёл думать, но думать он ушёл к Кирхайсу, поскольку после случая с синим крестиком и последующего откровенного разговора обещал делиться с ним всем, что накипело на душе. Зиг, разумеется, высказался однозначно, но сомнений друга не развеял. И пока лорд фон Лоэнграмм колебался в одиночестве, Кирхайс нарушил все возможные правила, приказав флоту Айзенаха идти на перехват кораблям-убийцам. От имени Райнхарда.
Молчаливый адмирал успел вовремя. Вестерланд уцелел.
– Речь шла о минутах, – развёл руками Зиг. – Я понимаю, что это трибунал, но лучше пусть меня расстреляют, чем на совесть Райнхарда легли бы два миллиона невинных жизней. И, – он снова засиял широченной улыбкой, – он сам отдал точно такой же приказ! Только на полчаса позже меня.
– И узнал, что перехватчики уже в пути, – закончил Ян. – Что он сделал с тобой?
– Что положено. Я в карцере сплю. Но это такая ерунда, Вэньли!
И он наладился ещё на тур кадрили.
Помрачневший Ян свистнул сквозь зубы. Кракозябрик примчался через пару секунд. Он безошибочно различал, когда его зовут по делу, а когда так, баловства ради. Сейчас он моментально почуял, что нужно делать, и очень аккуратно взял Кирхайса зубами передней головы за шиворот и придержал на месте.
– Эй! – Зиг попытался отмахнуться, но это был явно не тот случай.
Карин, в отличие от шестилапого приятеля, не совсем поняла причину суеты. Но мнение Яна Вэньли для неё было неоспоримо. Она топнула, и вьющиеся стебли душистого горошка стремительно оплели синеглазого до плеч густой сетью. А Вэньли уже неуклюже карабкался на Зябрика, который отпустил обслюнявленный китель.
– Не вздумай! – заорал Кирхайс, тщетно пытаясь вырваться из цепких зелёных объятий.
Ян, уже с высоты, торжественно воздел правую руку ладонью вперёд.
– Клянусь. Ни полслова об Альянсе. Никаких кошмаров. Ровно две минуты.
И разогнал зверя задом наперёд.
– Йотунов демократ! – рявкнул ему вслед коварно пленённый имперец. – Вы же обещали, – добавил он растерянно.
– Мы обещали не пытаться ничего внушать, – Карин успокаивающе погладила его по плечу. – А пара слов – это не внушение. Ты же сам видел, что просто поговорить с твоим Райнхардом гораздо лучше, чем на него давить. Ян же такой умный, он не напортит.
Кирхайс ещё какое-то время возмущённо фыркал, но потом сдался обстоятельствам. Всерьёз он не верил, что Ян может сделать подлость. И Кракозябрик, и вьюнок ни за что не стали бы помогать затеявшему дурное. Чуткое растение тихонько сползло обратно к земле, а Карин быстро приснила любимый чай Зигфрида. С мятой и с лимоном.
– А всё-таки он сам решил, – с непередаваемой интонацией сказал Зиг, принимая чашку и прилагающийся к ней пряник. – Сам.
***
Сон сморил Райнхарда фон Лоэнграмма прямо в кресле, где он накачивался вином и паранойей после того, как перебил несколько бокалов. Он был крайне возбуждён и заснуть этой ночью не надеялся вообще. Двойственность ситуации разрывала надвое его самого. Кирхайс спас Вестерланд и доброе имя Райнхарда, но он присвоил себе чужие полномочия. Это можно рассматривать как мятеж и предательство. «Что он прикажет в следующий раз от вашего имени?» – небрежно обронил Оберштайн, показательно воздерживаясь от советов.
Как спать с такими мыслями?
Но глаза закрылись сами собой. И сразу же перед внутренним взором главнокомандующего предстал Ян Вэньли в полосатой пижаме. Почему-то Райнхарда особенно потрясло, что к босым ногам посетителя прилипли комки земли и зелёненькие травинки. Стратегический гений Альянса решительно приблизился к своему юному противнику, взял его за грудки и крепко встряхнул.
– Раз в жизни такие друзья попадаются, – сверля Лоэнграмма пронзительными чёрными глазами, прошипел он. – И второго такого не будет, хоть галактику выверни. А ты только что фактически дал добро на его смерть. Всем понятно, что расстрельного приказа не будет, но ты объявил Кирхайса преступником, отказался от него, лишил защиты. Из-за того, что он посягнул на самое святое – на власть. На ТВОЮ власть. Так, во всяком случае, выглядит со стороны. А исполнители найдутся. Во благо империи или из желания выслужиться перед тобой. Завтра скажут, к примеру, что он повесился в камере от угрызений совести. Но ты не верь. Даже если предъявят записку, не отличимую от настоящей. Ты, конечно, покараешь всех, до кого дотянешься, но Зига это не вернёт. Потом тебе докажут, что это был оптимальный выход. Возможно, ты даже поверишь. Ты хочешь этого?
Райнхард открыл рот, чтобы ответить, но вместо слов вырвался вопль ужаса. От собственного крика он и проснулся. И сорвался с места, сбив со стола бутылку и последний бокал. Он влетел в карцер, как самум, переполошив охрану и самого арестанта.
Друзья просидели и проговорили в камере до утра. Утром Лоэнграмм объявил, что приказ был отдан, и что произошло явное недоразумение со сроками исполнения. Но Зиг отныне занял место среди штабных офицеров достаточно далеко от начала строя.
– Мы так решили, – рассказывал Зиг следующей ночью, вырвавшись ненадолго в общий сон. – Чтобы моя личность пореже мелькала перед недовольными. Мне всё равно, вот честно. Вэньли, я не знаю, что ты сделал, но больше так не делай. Ты бы видел, какие у него глаза были…
Ян заверил, что видел и очень доволен увиденным.
– Это же очень важно знать, – пояснил он, – что у человека, который скоро возьмёт высшую власть в Рейхе, помимо прочего есть совесть, порядочность и верные представления о дружбе. С Брауншвейгом договориться нереально, а здесь ещё не всё потеряно.
– И ты больше не говори, что не нужен ему, – вставила свои пять пфеннигов Карин.
Зигфрид зарделся и запустил в неё пучком травы. Остальные поддержали идею, и серьёзный разговор закончился. Жаль, что на баловство с беготнёй, скачками на звере и швырянием грязью осталось так мало времени.
Только наутро Карин сообразила, что Вэньли заставил заснуть человека, который никогда не видел Кракозябрика. Явь и сон впервые проникли друг в друга. Она ещё не представляла, как далеко это может зайти.
***
9 сентября для Карин начиналось, как обычный день. Занятия, тренировки, мелкие проблемы замкнутого коллектива, в котором у неё так и не завелось друзей. И учебный вылет после обеда – вполне обычный, каких было уже вагон с тележкой. И только выполнив учебное задание и развернув «спартанца» в сторону базы, она почувствовала странную слабость, сменившуюся плавно глубокими сумерками…
***
***
Господа адмиралы не то чтобы нервничали, но некое томление явственно ощущалось в регенерированном, тройной очистки воздухе взятой крепости Гайерсбург. Причин для томления, пожалуй, хватало. Сами по себе триумфы гражданских войн изначально имеют гниловатый душок, и вид Фаренхайта в наручниках вызвал у победителей не законное торжество, а неловкость. Каждый понимал, что мог оказаться на его месте, поддавшись сентиментальности или ещё какому-нибудь глупому порыву. И факт принятия белоголового в ряды большинство восприняло с облегчением. Ещё пустовало в строю место Мюллера, но адъютант доложил, что с молодым адмиралом снова случился обморок, и он госпитализирован. Вроде волноваться не о чем. Никто не заметил, как переглянулись Кирхайс и Биттенфельд, и рыжий улан чуть заметно покачал головой в ответ на вопросительный взгляд Зигфрида.
Непроходящую тревогу офицеры списывали на усталость, прекрасно уже понимая, что тошнит их заранее от грядущей заключительной части триумфа. Специфический дар Ансбаха, заключённый в реанимакапсулу, ничего, кроме гадливости, не вызывал. Должно быть, свирепый дух асов изрядно повыветрился из их потомков за века цивилизации. Но традиции – святы. Интересно, какими словами на это отреагирует Лоэнграмм?
Но слова не прозвучали. Возражать вербально штурмовому бластеру, извлечённому из трупа Брауншвейга, – как-то непрактично. Мгновенно отреагировали Оберштайн и Кирхайс. Оберштайн заслонил собой главнокомандующего, а Кирхайс бросился на подлого и двуличного мерзавца. Завязалась нешуточная драка. Оружия у Кирхайса, само собой, не было. Как и у любого в зале.
А потом – секунда! – началось такое, что уже почти стронувшиеся с мест офицеры снова замерли соляными столбами. Позже они очень неохотно рассказывали (не всем, далеко не всем, только следственным органам и, возможно, парочке надёжных друзей), что как будто бы провалились в сон. Именно такое ощущение: смотришь, видишь, понимаешь, а шевельнуться не можешь. И начинаешь признавать, что это всё не по-настоящему, потому что такого в жизни просто не бывает, и, значит, нечего зря дёргаться. Тупая такая давящая одурь родом из кошмарных снов.
А как ещё понимать громадное, ярко-розовое, двухголовое, волосатое чудовище, возникшее из пустоты и с рёвом пронесшееся по проходу на шести кривых лапах?! И, – чтобы мало не было, – как изволите разъяснить восседавшую на холке чудовища рыжеволосую, яростно верещащую валькирию в лётном комбинезоне ВКС АСП? Талию девы по-хозяйски обнимал адмирал Мюллер в одних больничных штанах. Как раз в Мюллере, равно как и в полосатых портках с растянутой резинкой (это всем известно, в госпитале с нормальной резинкой никогда не дадут, будь ты хоть сам кайзер) ничего удивительного не содержалось, но остального хватало с лихвой.
Ансбах пребывал в амоке и на шум не развернулся, хотя капсула с трупом его бывшего господина перевернулась очень громко. Примерно в ту секунду, когда хвостовая голова кошмарного зверя вырвалась вперёд и схватила предателя поперёк туловища острейшими зубами, с места сорвался Биттенфельд.
Зверь по инерции не сразу затормозил, он снёс и подмял под себя Кирхайса, не удержав равновесия. Наездники полетели вниз, довольно ловко группируясь в полёте. Чувствовался солидный опыт. Биттенфельд добежал, и с высоты как раз шлёпнулись две половинки Ансбаха.
– Плюнь каку! – строго скомандовала прелестная фройляйн, ныряя зверю под брюхо. Мюллер и Биттенфельд последовали её примеру, и слегка оглушённого Кирхайса извлекли на свет в шесть рук. Вторая голова монстра обеспокоенно вилась вокруг них, пока первая что-то дожёвывала с виноватым видом.
Оцепеневшие зрители стояли непоколебимо в две шеренги. Райнхард застыл в кресле. Оберштайн не сводил полных ужаса глаз с рыжекудрой валькирии, а на мертвенно-бледном его лице медленно проступили бурые пятна (именно это явление, а вовсе не потусторонний монстр, впоследствии для многих присутствующих стало решающим доказательством того, что всё увиденное было коллективной галлюцинацией).
– Живой? – деловито спросил Мюллер, отряхивая мундир извлечённого сослуживца от розовой шерсти.
– Вроде бы, – не очень уверенно ответил Кирхайс и провёл рукой по шее. На ладони расцвело алое пятно. – У него был лазер в перстне…
Девушка быстро расстегнула ему ворот кителя.
– Ожог и кожа содрана, – доложила по итогам осмотра. – Не смертельно.
– Так ты не в лазарете? – Кирхайс отмахнулся от диагноза. – Что с тобой произошло, Нейдхард, и как вообще… Карин? И?.. – он хлопнул чудовище по гулкому боку. Просветлел лицом: – А, так это мне такая пакость приснилась!
Биттенфельд покосился на багрового Оберштайна и согласился, что определённо кому-то это всё снится. А девушка, проследив его взгляд, громко сказала, что всё-таки оно сработало, хотя и с опозданием. Что – сработало, осталось неизвестным.
Кирхайс помрачнел, нахмурился и сказал, что здесь что-то не так.
Никто из них не обратил внимания, как заторможенно, шаг за шагом, словно сквозь воду, приблизился с тыла к двухголовой твари адмирал Фаренхайт. Кошмарная башка, только что перекусившая Ансбаха пополам, по-змеиному стремительно развернулась к белоголовому, но тот не отпрянул. Напротив, он протянул руку и коснулся широкого плоского лба зверя. «Зябрик», – едва слышно шепнул он (так, во всяком случае, утверждал, Штайнмец, случившийся ближе всех), а тварь быстро лизнула раздвоенным языком его запястье, на котором ещё была видна красная полоска от наручника.
– Я-то точно сплю, – хмыкнул Мюллер. – А всё насморк! Где я его подхватил – ётун знает, но не хлюпать же носом в строю. Зашёл в медотсек попросить таблетку или капли какие-нибудь, а там несознательные люди как раз фаршируют герра Брауншвейга, – он кивнул в сторону капсулы, – лазерным оружием. Я вступил в дискуссию по поводу целесообразности проводимых мероприятий. Сначала вроде шло неплохо, но негодяев оказалось на одного больше, чем я думал. И мне под лопатку воткнули шприц. Не нож или скальпель, а снотворное. Избавиться от моего трупа им было бы слишком сложно, да и времени в обрез… А благодаря кое-кому, – он выразительно посмотрел на Биттенфельда, – моё слабое здоровье ни у кого не вызвало сомнения, и внезапный обморок – тоже.
– А у меня, представьте, учебный полёт, а тут Нейд на всю галактику орёт, что вот сей секунд покусятся на Лоэнграмма, – подхватила очень довольная девица, по всей видимости – Карин. – Мы больше никого не дозвались и решили напролом…
Однако её довольства никто не разделил.
– Как – полёт?! Ты же сказала, что в казарме… – ахнул Мюллер. – Кто же ведёт «спартанца»?!
Биттенфельд помянул Фригг, Торову мать. Девушка испуганно зажала рот ладонью.
А Кирхайс, резко побледнев, скомандовал нечто несусветное:
– Фриц, давай, – и показал на свою челюсть, – а потом – быстро в лазарет. И все лишние – вон отсюда! Это реальность!
Фриц без промедления отвесил требуемый апперкот, от которого Кирхайс рухнул, как подкошенный. В тот же миг чудовище, Мюллер и девушка растворились в воздухе, а зрители обрели возможность двигаться. Естественно, они этой возможностью воспользовались. Началось светопреставление. Биттенфельд был схвачен, невзирая на негодующий рёв и интенсивное сопротивление, и доставлен в карцер как буйнопомешанный.
Фаренхайт в побоище участия не принял. Он выскользнул из свалки и помчался в госпиталь, потому что Биттенфельд туда в ближайшее время явно не попадёт, а из слов Кирхайса он понял, что попасть очень надо. И верно, в боксе адмирала Мюллера творилось неладное. На прикроватной тумбочке лежал бластер, а громила в форме санитара собирался что-то вколоть беспамятному пациенту. Без лишних разговоров, исключительно на адреналине, Адальберт вышвырнул мордоворота, весившего килограмм на двадцать больше его самого, вон из бокса и заперся изнутри. На следующий час Фаренхайт окопался на занятой территории и методично палил из бластера в дверь, стоило к ней приблизиться хоть кому-нибудь. И вряд ли его можно было упрекнуть в отсутствии настойчивости. Пост он сдал только Кирхайсу, убедившему адмирала-перебежчика, что уже всё в порядке.
Разумеется, Фаренхайт вернулся в камеру, из которой вышел всего-то пару часов назад, но на этот раз его там ждала неунывающая рыжая компания в лице Биттенфельда. Скучать или предаваться горестным раздумьям в его обществе было невозможно ни практически, ни теоретически. И это было неплохо, поскольку мысли о собственной вменяемости одолевали Адальберта всё сильнее. Он теперь и сам не вполне понимал, почему поступил именно так, а не иначе. Откуда знал, что чудовища не надо бояться, а надо погладить, и что розовый кошмар зовут Кракозябриком? Почему не вызвало у него удивления раздвоение Нейдхарда Мюллера и прочие чудеса? Он только чувствовал, что делает правильно, но – почему?..
Биттенфельд моментально перешёл на ты и заставил прибывшего расписаться на стене, где уже значилось: «Здесь был Зиг. Кирх., … августа 797, гос. измен.» и «9 сент. 797, Ф.Й. Биттенфельд, за драку в присутствии». Поговорить толком о деле не успели, явился Кирхайс, которому Норны на сегодня уготовили незавидную роль затычки во всех бочках. Несмотря на перевязанную шею, распухшую челюсть и подкопченный лазером китель, пребывал он в самом радужном настроении. Он бесцеремонно, словно старинных и близких друзей, вытолкал арестантов из камеры и рассказал, что выбитый Фаренхайтом и чудом не разбившийся шприц тщательно исследовали. Там оказалось обычное снотворное, но в такой дозе, что шансов проснуться после неё у Мюллера не было бы. А так – будет в норме через пару-тройку часов. Действия Фарехайта признаны целиком оправданными, Фриц Йозеф тоже прав по всем статьям, но должен извиниться перед пострадавшими сослуживцами. Биттенфельд с несвойственной ему уступчивостью согласился извиняться хоть оптом, хоть в розницу. Но если ещё полезут, добавил, то снова получат.
Кирхайс тоже сходу перешёл на ты, хотя Фаренхайт, как ни напрягал память, никаких брудершафтов припомнить не мог. Потом махнул рукой и тоже начал тыкать. Видно, день такой.
Главнокомандующий, продолжил Кирхайс, приведя мысли в подобие порядка, навёл это самое подобие и в окружающей среде. Он приказным тоном объявил инцидент на мероприятии рядовым покушением, которое не завершилось успехом благодаря решительным действиям адмиралов Кирхайса и Биттенфельда, которых, в свою очередь, заблаговременно предупредил Мюллер. Как Мюллер сумел это сделать из госпиталя, имея в крови солидную дозу барбитуратов, гросс-адмирала не заботило абсолютно. Хоть азбукой Морзе через вакуум. Также гросс-адмирала Лоэнграмма не волновало ни в малейшей степени коллективное видение розового монстра, а Ансбаха, оказывается, разорвало мини-гранатой, которую бросил Биттенфельд. «Хорошо хоть не зубами порвал», – оптимистически заметил Зигфрид, подмигивая герою дня. Фриц Йозеф попросил рассказать на всякий случай, как выглядела та самая мини-граната, и каким попущением богов он угадал грядущее. Вежливый Кирхайс ответил, что его это враньё волнует даже меньше, чем его превосходительство. Если что, сказал он, вали всё на Мюллера. Или на Яна Вэньли, который являлся во сне, сверкая, как поверхность Изерлона, и прорицал. А ещё, добавил беззаботно, его абсолютно не беспокоит, как некая фройляйн Катерозе будет объясняться со своим начальством. А начальство всенепременно поинтересуется, почему при выходе из аварийной ситуации её «спартанец» разговаривал по рации мужским голосом с имперским акцентом. А Мюллер пусть на будущее сам упражняется в пилотировании, потому что челюсть болит.
Прибитый потоком неудобопонятной информации Фаренхайт оставил даже мысли о том, чтобы задавать вопросы. Оба рыжих обращались к нему так, словно он должен быть полностью в курсе всех намёков. Его влекли к каюте Лоэнграмма на рапорт, а он понятия не имел, как надо себя там вести и что говорить. Адальберт уже понял, что влип по уши в тёмное дело, но было не тоскливо, а весело. Этакий кураж, как перед боем, когда оружие проверено, тылы прикрыты, а соратники полны задора.
– Ну, – уже перед самой дверью выдал Кирхайс инструкцию, – ничего не скрываем, а там – что спросит. Это Райнхард.
Сказать, чтобы прояснилось – так и не скажешь.
– Вывози, кривая, – ухмыльнулся Биттенфельд и по-свойски пихнул Адальберта локтем в бок.
И Фаренхайт понял, что, куда бы кривая ни вывезла, всё будет хорошо. Потому что теперь даже в самом худшем случае за ним всегда прискачут верхом на Кракозябрике сумасшедшие, принявшие его в свои сны.
***
22 июня 799 года состоялась коронация Райнхарда фон Лоэнграмма. Галактический Рейх приветствовал нового императора.
Путь к трону не был усеян розами, один бунт терраистов чего стоил, не говоря уже о предательстве Феззана, но после Вестерланда все симпатии будущих подданных были на его стороне. Избранное по полной процедуре правительство Альянса Свободных Планет во главе с президентом Эдвардс сдержало неофициальное обещание по поводу строгого нейтралитета и невмешательства. Это позволило обеим сторонам избежать больших кровопролитий.
Мирный договор с АСП был первым документом, подписанным Лоэнграммом в новом качестве. Вторым шло соглашение о создании единого галактического штаба по борьбе с терраизмом.
Ещё сразу же после подписания договора кайзер торжественно отдал руку своей сестры Аннерозе гросс-адмиралу Зигфриду Кирхайсу, и свадьба принцессы стала истинным украшением радостного дня. Джессика Эдвардс, Ян Вэньли с супругой и Дуайт Гринхилл принесли молодым самые искренние поздравления.
Бракосочетание генерал-адмирала Мюллера и лейтенанта Катерозе фон Кройцер прошла несколько позже и куда скромнее, хотя и очень весело.
Но кое-кто из тех, кто был на обеих свадьбах, отмечали, что после шестого тоста и в том, и в другом случае они видели огромного розового зверя, который дружелюбно ухмылялся гостям в две пасти и таскал угощение со столов.
Но что вы хотели после шестого тоста?..
@темы: Шоб було!, Честно спёртое, ЛоГГонутое, фанпродакшн
-
-
05.02.2016 в 02:10