Действующая модель невротика в натуральную величину
Недавно нашла это текст. Искала его с 2005. Текст чисто мой. Нужна адекватная бета (НЕадакватная для других текстов уже есть). Мне нужно знать текст продолжать стоит?
читать дальшеКлятва защищать, или бывает и так
Статус: в процессе (если решит народ)
Жанр: почти автобиографический пересказ некоторых событий
Аннотация: Бывает, что наши желания сбываются...
Пролог
Середина осени.
А в этих местах температура уже сильно близка к нулю днём, а по ночам всё чаще случаются заморозки.
Промозглый ледяной ветер треплет тёплую куртку, легко пробирается сквозь заслоны из ткани, джинсов и толстого вязаного свитера.
Кажется, что одинокая сгорбленная фигурка совсем не чувствует холода. Она уже не первый час стоит на коленях, положив руки на мёрзлую землю одной из крайних могил нового кладбища. Не первый час потускневшие карие глаза вглядываются в цветную фотографию на памятнике, стараясь поймать застывший во времени взгляд не то серых, не то голубых глаз, не первый час посиневшие губы шепчут как заклинание: «Где эти синие глаза? Где взгляд небесной бездны? Куда, куда из них вдруг делась нежность?»...
Порыв ветра срывает капюшон куртки с коленопреклонённой фигурки, запутывается в тёмных волосах, бьёт по лицу дыханием предстоящей зимы и наконец-то помогает боли вырваться наружу ручейками солёной влаги.
Фигурка вздрагивает как от удара, и роняет взлохмаченную ветром голову на руки. Тело сотрясается от беззвучных рыданий, окоченевшие пальцы скребут промёрзлую землю могильного холма, натыкаясь на маленькие острые камешки, и оставляя маленькие капельки крови на равнодушном могильном холмике.
Случись сейчас здесь рядом с могилой ещё кто-нибудь, вряд ли он смог бы услышать такой тихий надломленный шёпот:
— Сашка... Саша... Сашенька... Ты же обещал... Ты говорил, что всегда будешь рядом... Укроешь... защитишь... Что же ты наделал... Соседушка... Друг... Брат... Почему ты ушёл от меня...
Крепчает ветер, крепчает голос, быстрее скатываются солёные слёзы по щекам, сильнее вздрагивает скрюченное тело, яростнее пальцы загребают мёрзлую землю могилы, оставляя едва заметный кровавый след.
— Вернись! Защити! Укрой! Помоги!!! — последний крик заглушает даже раскаты грома. — Вернись... Вернись... Вернись... — шепчут посиневшие губы, смоченные слезами.
Молния расчерчивает небо.
— Ты мне так нужен... Вернись... — и совсем тихо: — Пожалуйста... Не бросай меня... Не предавай...
Гроза так и не разразилась — ветер погнал свинцовые тучи дальше, за хребты древних гор. Под затихающий вдали гром и удаляющиеся молнии фигурка сотрясалась на могильном холме, пока физическая усталость не дошла до критической отметки. Но даже сквозь тревожное оцепенение слышится умоляющий шёпот на грани слышимости: «Вернись...», а посиневшие исцарапанные пальцы сжимают в кулаке маленький кусочек мёрзлой земли с надгробного холма...
В этих краях сумерки наступают очень быстро. Они не подкрадываются вслед за садящимся на покой солнцем, они набегают стремительными росчерками теней. Сумерки здесь коротки. Они словно стараются поскорее вернуть длинную ночь в этот суровый край.
Мрак опутывает склонённую над могилой фигурку своим покрывалом. Тьма заполярной осени ползёт по замёрзшей земле, сковывая дыханием близкой и долгой зимы всё живое.
Когда на эту суровую землю опустилась непроглядная тьма (не прошло и часа, как ушли свинцовые тучи, дав место сумеркам), со стороны трассы мелькнули фары, послышался скрип тормозов, и неровный свет электрического фонарика заметался по придорожным кустам и низкорослым берёзкам.
Затрещали замёрзшие ветки, ломаясь под напором чьего-то тела, луч фонарика стремительно обретал яркость.
— Я же говорила, что она здесь!.. — луч фонаря не позволяет разглядеть выбравшуюся из кустов личность, но голос и очень тонкий силуэт говорят в пользу девушки-подростка.
Следом выбираются ещё две фигуры. Ширина плеч позволяет сделать заключение, что силуэты принадлежат мужчинам. Довольно крупным мужчинам.
— Когда она ушла, Юль? — деловито интересуется мужская фигура справа.
— Как проснулась, — пожимает плечами силуэт девочки-подростка. — Часов, наверное, в десять утра. Не знаю, я мелкую кормила.
— В десять... утра... — задумчиво протягивает мужчина слева. — Охренеть... Ещё час, и будет ровно половина суток, как она ушла. Зря ты ей место показала, — неожиданно заканчивает он.
— Не зря, — возражает фигурка девочки-подростка. Только теперь в её голосе отчётливо слышаться взрослые нотки мамочки-наседки. — Ей это было нужно. Я не хочу видеть, как моя подруга сходит с ума.
— А это как называется? — мужчина слева даже не пытается скрыть сарказм.
— Прощание, — твёрдо отозвалась Юля. — Просто прощание. Она вряд ли вернётся в родной город ещё раз. С ним, — она кивнула на могилу и скрючившуюся фигурку рядом, — её связь с нашим городком будет прервана.
— Фигня! — левая фигура помотала головой. — Ты, и остальные друзья остаются здесь.
— Как знать... Как знать, — даже не стараясь скрыть грусть, вздохнула Юля. — Ладно, — она мотнула коротко остриженной головой, — тащите её в машину.
— Может, разбудим? — предложил правый.
— Не надо, — решительно помотала головой Юля. — Так несите. Она ночами не спит, — доверительно сообщила она, понижая голос. — То плачет, то мечется по кровати... Страшно за неё.
Силуэт справа на мгновение перекрыл свет фонаря. Раздалось молодецкое «кхе-эх!» и в неровном электрическом свете Юля и второй спутник увидели правого, держащего на руках, прямо скажем, немелкое тело уснувшей страдалицы.
— Она так плакала, что уснула... — тихо проговорила Юля, разворачивая свой осветительный прибор в сторону припаркованной за кустами машины.
Силуэт слева положил руку на Юлино плечо.
— Ты знаешь...
— Знаю, — тихо перебила его Юля, вламываясь в брешь кустов, которую они проделали всего пару минут назад.
— Понимаешь... — так же тихо попытался продолжить левый, надавливая слегка на плечо худенькой женщины, и заставляя её остановиться.
— Понимаю, — Юля остановилась и повернулась к нему. — Не трави мне душу... Не надо... У меня теперь осталась только одна лучшая подруга, — Юля коротко мотнула головой в сторону трассы, — вторую мы с Наташкой, наверное, всё-таки, упустили...
— Ну, не надо так трагично, — попытался утешить левый силуэт. — Она ещё придёт в себя...
— Ни х... не придёт! — жёстко отрезала Юля.
— Ну-ну, жена, не надо так трагично... Она, — левый мотнул головой в просеку, — кремень-девка. Сдюжит.
— Нет, Жень, — плечи Юли вздрогнули, она старалась удержать слёзы. — Нет... Уже нет... Неужели не видишь?.. За маской из кремния — выжженная пустыня... Выгорела она. Вся...
Юля уткнулась в плечо мужа.
— Всегда так было... — бормотала она. — Всегда все видели только маску... Только я, Лика и... — она дёрнула головой в сторону могилы, — Сашка видели её НАСТОЯЩЕЙ... И то не всегда...
— А Наташка? — тихо спросил Женя, обнимая жену.
— Она не хотела видеть, хоть и была её лучшей подругой, — Юля передёрнулась под руками мужа. — Мы обе не хотели... Она, — кивок на просеку, — делила с нами радости, утешала в горе, а мы... мы даже не представляли, насколько ей было больно... Всегда одна... Маленькими радостями, такими как удачно написанный рассказ или стих, она делилась с нами...
— А болью?..
— Болью — никогда... — тихо ответила Юля. — Мы очень долгое время считали, что у неё нет боли... Знаешь, когда был выпускной в девятом классе, наши школы праздновали его вместе в кафе «Заполярье»... Она должна была тоже быть там... Но не пришла... И ведь никто, даже классная, о ней не вспомнил... Мы с Наташкой тоже... веселились и не вспоминали о ней... А она ни словом, ни жестом нас потом не упрекнула... Всё молчала... Всегда молчала...
— А почему она не пришла? Ты знаешь?
— Подвернула ногу, когда шла через «Семицветик» короткой дорогой... — тихо отозвалась Юля. — И всю ночь просидела там — идти не могла. Сидела одна и курила. А мы веселились всю ночь... Нам Сашка сказал четыре года спустя. Оказывается, он её там тогда видел, но не подошёл... Нас никогда не оказывалось рядом, когда мы были ей нужны... Всегда так было — вся боль наедине с собой. Вот и перегорела...
— Юля! Женя! Вы там заблудились в двух ветках и трёх крестах?! Меня Светка с потрохами сожрёт! П...те сюда быстрее!
— Мы идём, Тём! — откликнулась Юля, хватая мужа за рукав и таща его через кусты напролом. Попутно она пыталась утереть слёзы от воспоминаний.
Артём встретил их горячим ментовским матом, нервно приплясывая возле жигулёнка-двушки.
— Садись вперёд, — кивком головы указала Юля мужу, забираясь на заднее сидение, где спала тревожным сном её старая подруга.
— Наконец-то! — буркнул Артём, втискиваясь на место водителя. — Люди, вы охренели совсем! — продолжал возмущаться Тёмка, разворачивая машину прямо через сплошную линию. — Я уже полчаса как должен был заехать за женой и дочкой к тёще! Юль, ты же знаешь, что после того, что случилось с шурином, Светкины родители с ума сходят, когда я беру эту колымагу!
Мотор старенькой машинки чихал и кашлял, но заглохнуть в присутствии нового хозяина не решался. Когда-то машинка принадлежала Сашкиному отцу. На ней Сашка уехал из дома семь месяцев назад в последний раз...
Свет фар мазанул по кустам, по просеке, на мгновение выхватил из темноты Сашкин памятник, на котором в луче света полыхнули небесным огнём то ли серые, то ли голубые глаза с вечно молодой фотографии, и понёсся к городу. На новом кладбище вновь стало тихо и спокойно. Тишина и ночь. Тьма и холод. Они останутся здесь вечными владыками... Всегда...
Если бы кто-то смог проникнуть в сны фигурки, одиноко простоявшей над могилой почти половину суток, он смог бы услышать шелестящий голос: «Смерть — всего лишь начало...». Смог бы... Наверное... Кто знает...
Часть первая
С чего бы мне начать? Как правило, начинают либо с конца, когда все необходимые действия произведены, либо с самого-самого начала.
Честно? Очень хочется начать с матюгов. Крепких таких, чисто «ментовских».
Ох, простите — совсем зарапортовался!.. Я — капитан Василий Леонидович Лукашин, и всего несколько недель назад я был руководителем следственной группы по делу об убийствах, носящих явно мистический характер. Но, обо всем по порядку.
Всё началось с того, что в нашем маленьком северном городке были найдены два трупа с очень странными повреждениями. Первый — с вырванным еще при жизни языком, а потом задушенный, второй — с оторванной головой. Голову отделили от тела самым примитивным способом — просто оторвали. Какой же силой нужно обладать, чтобы совершить данное деяние, спросите вы. Нечеловеческой, отвечу я вам. На тот момент наши криминалисты просто сходили с ума от нереальности происходящего.
Опрос ближайших друзей жертвы ничего не дал. То есть, абсолютно ничего. Мы сбились с ног, разыскивая связь между двумя убийствами (а то, что они связаны, было очевидно). Мы как проклятые рыли землю в поисках связующего звена, но ни одно из направлений следствия так и не смогло нас вывести хотя бы на зацепку. Через неделю после обнаружения последнего трупа поступил сигнал дежурному о нападении маньяка. Следственная группа, выехавшая на звонок, не обнаружила ничего, кроме перепуганной девицы. Потерпевшая заявила, что на нее напал мертвый человек. И действительно, по описанию нападавший значился в картотеке как умерший восемь месяцев назад А. В. Рожкин. В нашей картотеке на него нашлось много интересного. Оказывается, он подозревался в хранении и распространении героина. Был свидетелем по делу о несчастном случае в одном из ночных клубов города, проходил свидетелем по делу авторитета Сигмы. Больше данных о нем собрать не удалось. Засветился везде, где только можно, но всё по косвенному. Занятная личность. Только мёртвая.
Пару недель в городе было всё спокойно. Убийства, так напугавшие общественность, прекратились, и наступило затишье. Беда пришла откуда не ждали. С одного из областных центров средней России стали поступать сообщения об аналогичных преступлениях. Первой погибла преподаватель института, затем в маленькой деревеньке был на клочки разорван молодой двадцатишестилетний парень, и еще были обнаружены несколько трупов с оторванными головами. Эти случаи прошли бы мимо нас, если бы начальник криминалистической лаборатории не связался со своим коллегой и не выяснил, что орудием убийства послужила та самая физическая сила, что накуролесила у нас.
Меня отправили в областной центр средней России, дабы помочь коллегам разобраться, что произошло у них и, соответственно, в нашем маленьком северном городке. Прибыв на место, я, как это заведено, отметился в главке и попросил предоставить все известные материалы. К моему великому удивлению, материалы экспертов-криминалистов были практически идентичны с выводами их северных коллег.
Но даже несмотря на то, что убийств у них было больше, ни следа, ни зацепки они тоже найти так и не смогли. Никакие логические схемы не могли объяснить того, что происходило.
Не связанные между собой случаи смерти, объединённые только способом убийства... Оно было жестоким и... да, именно так... бессмысленным. Не было смысла отрывать голову преподавателю и студентке заочного отделения.
Связь между преступлениями в нашем тихом заполярном захолустье и в среднерусском областном центре была настолько очевидной, что приравнивалась к снегу зимой на крайнем Севере. Связь была, это да. Но смысла-то не было!
В напарники мне достался капитан Синельников Виктор Владимирович, простой как... м-на... м-на... магаданский валенок, улыбчивый, спокойный аж до полного пофигизма. Правда, последнее дело явно оставило на нём следы — покрасневшие от недосыпа глаза в обводке синюшных мешков вокруг, харя, бледная настолько, что веснушки прямо горели солнечными точками. Витьку мне доводилось встречать в славной нашей столице на сдаче экзамена по юриспруденции. Тогда мне запомнилась вечный добродушный оскал во все сорок зубов. Знаю, что у человека тридцать два зуба, но увидев улыбку Синельникова, вы бы, пожалуй, согласились, что у данного субъекта их побольше будет. Но то, что я увидел сейчас... Это было даже не тенью от человека... Это походило на тень от тени.
— Ты прикинь, Вась, херня какая — связь видно, а ухватить общий кусочек не можем! — жаловался он мне в троллейбусе по пути к его скромной холостяцкой квартирке, куда он гостеприимно меня пригласил на время командировки. — Не выходит никак!
— У нас та же фигня, — мрачно буркнул я, стараясь удержаться в вертикальном положении на одной ноге (вторую ставить некуда было!), и цепляясь за поручень одной рукой (во второй дорожная сумка). Вот в такие моменты жалеешь, что человеки лишились хвоста. Как бы он мне сейчас пригодился! — Уф! Б..! У Вас всегда так в транспорте?!
— Не, — мотнул рыжей башкой Витька, — это маршрут такой. Студенческий. Самое обидное — нам на универе тоже слазить придётся. — Он немного помолчал. — По делу у тебя мыслишки водятся? Ты ж, вроде, с самого начала его вёл.
— Кое-что есть, но это у тебя на хате.
— Не протокольное? — мигом насторожился Синельников.
Вот не устаю ему восхищаться — валенок валенком, а главное просекает. Не зря капитанские звёзды носит.
— Именно, — говорю этак многозначительно.
— Угу, — понимающе кивает и замолкает.
Через пару остановок встряхивается и толкает меня в бок.
— Поползли к дверям, следующая наша, а то студенты затопчут, и фиг потом выберемся.
Тяжело вздыхаю и отлепляюсь от единственной опоры. Стараясь не упустить рыжую макушку из виду, протискиваюсь к дверям вслед за Витьком.
Транспорт замедляет ход. Толпа молодняка колышется в сторону дверей и впечатывает нас в них.
Остановка. Двери старенького троллейбуса лишь слегка приоткрываются, а нас уже выносит на гребне гогочущей студенческой волны.
— Уф!.. — Витька с наслаждением расправляет плечи. — Чуть не задохнулись. Прикинь, на весь универ из пяти корпусов и пяти общаг только один тралик ходит.
— А чего так? — мои зенки невольно принимают форму правильного круга.
— Да, — рыжий машет рукой, — маршрут проложили ещё до постройки универа, лет сорок назад. И уже лет пятнадцать обещают продлить ещё два маршрута — у них конечная следующая остановка, но они с другой стороны подходят.
— Как всегда, — усмехаюсь грустно, — кормят завтраками, а мы верим.
— Эт точно... У тебя как, сумка плечо не отдавила? А то ты северный, а всё ж не сибиряк.
Отмахиваюсь от него со смешком.
— Да не. Ещё на пару километров хватит.
— Ща, дорогу переползём, а там совсем близко. Посмотришь, куда меня с нашей родименькой общаги выселило начальство под погоны.
— Что правда, что ли? — не могу удержать удивления. — Тебе начальство квартиру вместе с погонами презентовало?!
— Ага-ага, — скалиться, паразит! — как кого-то из главка за задницу соббезовцы прихватили на махинациях с недвижимостью, так сразу же и нашлись свободные квартиры для пары-тройки офицеров. Ну я и попал под раздачу розовых слонов.
Да уж, яснее не бывает — некто прокручивает казённые денежки на недвижимости, а как прихватит родная собственная безопасность, так и отмазка от нар готова — мы, мол, для офицериков помельче жилплощадь прикупили, всё согласно указу президента об обеспечении жильём милиции родной. А офицерики потом лет ...дцать впроголодь живут — выплачивают стоимость норы родному государству. Знаю эту кухню — сам так попал пару лет назад.
Пока я предавался своим невесёлым думам, Витька успел перевести меня через дорогу, и повёл по тропинке вдоль какого-то сильно покосившегося забора.
Мы достигли перекрёстка и забор закончился, а за ним... Я аж прибалдел малость... Новёхонькая двенадцатиэтажка... Вся такая чистенькая, аккуратненькая, кирпичик к кирпичику...
— Ну как? — Витька хитро косит на меня взглядом.
— А-абалдеть... — выдыхаю я.
— Пошли, — он тянет меня вперёд за рукав. — Пока ещё восьми нет, успеем через магазинчик проскочить. Прикупим кой чего пожрать.
Поднимаемся на крыльцо с вывеской «Продукты».
Внутри нас встречает небольшой переполох в виде четырёх носящихся туда-сюда женщин с купюрами в руках. Одна из них, невысокая крашеная блондинка средних лет натыкается на Витьку.
— Ну и что за пожар у вас? — усмехается капитан, подхватывая женщину раньше, чем она успевает поскользнуться на гладких плитах пола.
— Ой! Витя! Витенька, спасай! — остальные, заметив наконец моего рыжего друга перестали мельтешить и с надеждой уставились на него.
— Что у вас тут? — под таким перекрестьем женских просящих глаз Витька невольно делает шаг назад.
Мне и смешно, и друга жалко.
— А что у нас тут быть может? Сдачу давать нечем. За двое суток и тыщи не набрали! — все четыре женщины преданно заглядывают Витьке в лицо. — Хоть пятихатку раскидай, а? Хоть по десяткам?
Ей-богу, им только хвостиков повиливающих сейчас не хватает! Меня начинает разбирать смех. Мужественно с ним борюсь, но чувствую надолго не хватит.
— Тьфу, блин! Ну вы, девочки, даёте! Перепугали до икоты. Я уж думал ограбление у вас стряслось. А менять мне вам нечем — сам хотел на размен штуку пустить.
Дружный разочарованный вздох. Нет, надо вмешаться, а то я заржу самым неприличным образом.
— Сколько на размен надо? — спрашиваю. Уф, хвала всем святым — голос даже не дрогнул.
— Хоть пятьсот, — все четыре пары глаз теперь смотрят на меня как на спасителя и героя. Чувствую, что ещё чуть-чуть и от ушей прикуривать можно будет. Краем глаза замечаю, что теперь Витька силиться не заржать.
— А в идеале? — спрашиваю, вспоминая в какой из многочисленных карманов запихнул командировочные.
— Полторы... — тихо так, как будто загрызу за сумму.
— Не проблема, — скалюсь во все тридцать две своих кусалки — я наконец-то нащупал искомую пачку. — Сейчас раскину вам, — извлекаю на свет пачку... и Витька рушится на пол задыхаясь от хохота. Все четыре продавщицы тоже неуверенно подхихикивают.
— Вась... ты... в переходе... на... гармошке... и-играл?..
— На балалайке, — огрызаюсь.
М-да... хорошо наши девочки из бухгалтерии пошутили — все командировочные на пять месяцев выдали одними полтинниками. Представляете, какой толщины пачка на двадцать пять штук получилась?!
Красный, как варёный рак, отсчитываю нужную сумму, взамен получаю две бумажки.
Осчастливленная мной продавщица уносится к дальнему прилавку. Только сейчас замечаю там девушку довольно крупных форм в чёрных джинсах и тёмной водолазке, с раскрытым рюкзаком, в который неторопливо загружаются консервы. Замечаю ещё одну деталь — зимний пасмурный день, а девушка в солнцезащитных очках на пол-лица.
— Вить! — блондинка высовывается из-за прилавка. — Ты ко мне в отдел заглянешь?
— Загляну, — отмахивается рыжий, — чуть позже. Рассчитывайся спокойно. Я пока беленькую у Лены подберу. Надо же человека с Севера угостить нашей исконной. А то у них там, в Кировске, спиртзавод накрылся.
— В Кировске нет спиртзавода.
Захлопываю свою пасть, и пытаюсь понять, кто это сказал за меня.
— Ну, в Апатитах тогда, — отмахивается от меня(!) Витька.
— В Апатитах никогда его не было, — тот же хрипловатый голос.
Витька поворачивает ко мне свою рожу:
— Ну не придирайся к словам, Вась!
Мне остаётся только развести руками. И тут наконец-то до этого валенка доходит, что голос-то не мой!
— Кто это сказал?!
— Я.
Поворачиваемся на голос.
За тёмными стёклами не видно куда направлен взгляд, но у меня от затылка до задницы дикой ордой пронеслись мурашки. Чувствую себя как в рентген-кабинете, голым и просвечиваемым насквозь.
Витька пристально разглядывает девушку. Усмехается хитро. Догадываюсь, что он собирается подшутить. И почему-то совсем не сомневаюсь, что попытка провалиться. Он пару раз у меня был в гостях, и я провёл с ним кое-какую просветительскую работу по моему родному городу.
— А что же там тогда за завод? И где тогда спиртзавод?
— Молокозавод и АНОФ, — ровный хриплый голос в ответ. — Спиртзавод в Коле.
Витька поворачивается ко мне, надеясь, что я сейчас опровергну. Развожу руками — извини, друг, девушка не ошиблась.
Витька хмуриться, потом его чело светлеет.
— А какое самое знаменитое здание в Апатитах?
Вопрос коварный — если ты в Апатитах не был ни разу, то не знаешь. Я напрягаюсь. Витька мне, конечно, друг, но я болею за девушку. Интересно, знает или нет?
Самый уголок губ дёрнулся, обозначая улыбку.
— Центральная городская библиотека, — Ура! Знает! Молодец! — Находиться между бассейном и ДК «Строитель». Здание построено в виде раскрытой книги, — закончила девушка. — За ней стадион «Юность». Если, конечно, ещё не развалился.
Витьке ничего не остается, как чесать затылок пятернёй, а мне надо срочно собирать с пола челюсть.
Девушка закидывает консервную банку в рюкзак. Успеваю заметить белые костяшки пальцев и лёгкую помятость банки... в пяти местах... Нет, вмятины на банке мне приглючились... наверное...
А «тёмная» аккуратно обходит Витька, бросает на прилавок три полтинника.
— Тебе «Семёрку», литровую в жести и «Георга» красного?
— «Георга» и «Оболонь». Полтораху.
Продавщица Лена замирает над кассой и удивлённо смотрит на девушку.
— Ты чего своей традиции сегодня изменяешь?
Грустная улыбка проскальзывает по губам.
— «Оболонь» на «Кольское» похожа, хотя и горчит сильно.
Не знаю, что меня дёргает, но спешно лезу в сумку и вытаскиваю оттуда одну пятую своего пивного запаса. Вёз шесть штук нам с Синельниковым, но не утерпел, и во время пересадки в Питере одну бутылку всё-таки выдул.
— Вот... Возьмите... «Кольское»...
Девушка нерешительно забирает у меня стеклянную тару. Руки у неё дрожат.
— Спасибо... — голос растерянный, а улыбка задерживается секунд на пять. Бутылка с северным пивом прижимается к необъятной груди. И едва слышное растроганное: — Спасибо...
— Вот, держи, — Лена выставляет на прилавок «Оболонь» в пакете, и туда же бросает три пачки сигарет.
Девушка забирает пакет, одаряет меня ещё одной улыбкой, на этот раз блаженно-благодарной, и отходит от прилавка. Слегка вскидывает на плече рюкзак, распределяя вес поудобнее, поворачивается к Витьке в полоборота и бросает:
— Берите «Отчий дом». Не ошибётесь, — ещё раз подбрасывает рюкзак и уходит в полной тишине, провожаемая нашими ошарашенными взглядами.
Кажется, теперь челюсти всем собирать надо.
— Не устаю ей поражаться, — прочистила горло Лена. — Каждый день что-то новенькое отчибучивает.
— Прям таки и каждый? — усомнился Витька, рассматривая ряд бутылок с беленькой. — Я с ней в одном подъезде живу, и то два раза в месяц вижу.
— Каждый-каждый, — подтвердила блондинка из своего отдела. — Она перед закрытием забегает за сигаретами. По две пачки берёт. Вчера вообще такое устроила!..
— Что? — Витька мгновенно настораживается. Он же мент — ищейка, опер... Да и я тоже, чего скрывать, жду рассказа, как борзая лисьего запаха.
— Да, вчера, — махнула рукой Лена, — минут за пять до закрытия вваливается со стороны двора нувориш из первого подъезда, шкафчик два на два который, пьяный в дым. Суёт мне пятитысячную, «Зажигалку давай». Я говорю: «Нету сдачи. За весь день с магазина триста рублей сняли». Тут она с улицы заходит. Даёт мне сотку, а я ей две пачки сигарет и сдачу. Нувориш сдачу увидел и как давай орать: «Ты, орёт, воровка, шлюхе сдачу нашла и мне найдёшь!», и её за шею хватает и на прилавок ка-ак швырнёт! У неё аж очки соскочили! Второй раз лапу свою протянул, да замер вдруг. Я-то напортив стою, и вижу как у него зенки расширяются от страха. Понять не могу, что его так напугало. Не моя же охреневшая рожа! Я уж и бутылку потяжелее нашарила, думаю, попробует ещё раз лапки распустить так благословлю по черепушке. Смотрю, девочка наша в прилавок упёрлась и медленно выпрямляется. Развернулась к нему, а он аж отскочил, на морде паника. Попятился от неё, а она как рявкнет «Стоять!», аж стёкла зазвенели. Нувориш замер, смотрит на неё как кролик на удава. А она так тихо-тихо ему говорит, прямо в глаза глядя: «Забираю кость. Забираю силу. Моё слово крепкое. Пшёл вон, падаль». Вроде и тихо говорит, а слова — как в крышку гроба гвозди заколачивает. Нувориш и умчался на полусогнутых как ветер. А она виски потёрла, и у меня спрашивает: «Целы стёклышки мои?». Забрала очки и ушла.
— Да ну, Лен, сочиняешь, — хорохорится Витька, но я-то вижу, что у него руки подрагивают. То ли перепугался (с рассказа-то???), то ли ещё чего. — Быть не может, чтоб она с таким бугаём справилась только взглядом.
— Справилась, Виктор. Я сама видела, — откуда-то выкатилась низенькая полненькая женщина.
— Здравствуйте, Надежда Владимировна, — через силу улыбнулся рыжий. — Говорите, сами видели?
Пухленькая кивает.
— Да. Я как раз за выручкой приехала. Подхожу к двери, а войти не могу — страх такой поднялся, что прям ноги отнялись. Чую, что бежать надо, а ноги не идут. Смотрю через стекло. А девочка наша напротив этой падали навороченной стоит, и не мигая на него смотрит. Сказала что-то, а он как заяц стрекача задал. Лена верно говорит, забрала она потом очки и ушла. А сегодня продолжение прямо с утра. Открываю магазин полвосьмого, девочек нет ещё, только сигнализацию сняла, является красавец — на полморды синяк, рожа расцарапана, рука правая в гипсе аж до плеча. На коленях тут ползал, номер квартиры умолял дать.
— Дали? — невольно интересуюсь я. И какой чёрт меня за язык дёрнул?!
— Нет, — беспечно махнула рукой толстушка, — я и этаж-то её не помню, хоть и заходила к ней. Кстати, Виктор, что ж ты так, а? Хоть бы друга представил.
— Это не совсем друг, Надежда Владимировна. Это — командировочный к нам с Мурманской области, — Витька, видать, отошёл уже. Всем набором зубов блестит. — Капитан милиции Василий Леонидович Лукашин. А это хозяйка этого замечательного магазинчика, Надежда Владимировна.
Щёлкать каблуками в зимних берцах не очень-то удобно, но я сильно постарался. Толстушка благосклонно улыбнулась.
— Припозднились вы немного, кассу мы уже сняли. Но не беда. Берите, что нужно, а завтра Виктор деньги занесёт.
— Спасибо, Надежда Владимировна! — Витёк аж сияет. — Занесу, обязательно. Ну, что, Лен, что посоветуешь северянину на угощение?
Продавщица Лена окинула взглядом полку с бутылками беленькой, почесала нос кончиком ногтя...
— Берите, что наша девочка посоветовала.
— «Отчий дом?» — Витька взглядом советуется со мной. Я пожимаю плечами — мне всё равно. Водка водкой и останется, как не обзывай. — Хорошо, поверим вашей ведьмочке, давай две по ноль-пять. Ты курить не бросил? — это уже ко мне вопрос. Вместо ответа достаю полупустую пачку синего «Георга». — Добавь блок «Георга» синего.
— А синего и нету, — разводит руками Лена.
— Ну тогда красного давай.
Девушка положила всё в пакет и передала Витьке.
— Ещё... — Витька пробегает взглядом по прилавкам-холодильникам, — дай-ка пельмешек.
— Вить, — продавщица Лена пристально-хитро смотрит на Синельникова, — не нужны тебе пельмени.
Витька распахнул зенки:
— Лен, а как же... Нужны...
— Витенька, — это блондинка со своего отдела высунулась, — поверь, ЭТИ пельмешки тебе не нужны.
До Витька начинает доходить.
— А-а... Ну, ладно... Котлеты мне нужны?
— Нужны, — решительно сообщает Лена. — Очень нужны.
Рыжий ухмыляется.
— Раз нужны, тогда давай.
К беленькой в пакете присоединяется упаковка замороженных котлет. Лена окидывает нас двоих задумчивым взглядом и добавляет ещё одну упаковку котлет. Стараюсь не заржать — в немом упрёке продавщицы Лены так и чудится «Ну что за мужик пошёл — и мелкий, и застенчивый, и жрёт совсем мало!». А правда — сколько котлет-полуфабрикатов надо на одного холостого, и потенциально вечно голодного, мужика? Я не знаю. На «Дошираке» сижу...
Срочно вспоминаю все техники контроля. А иначе это точно заставит меня ржать долго. Магазинные девочки очень напоминают наших молоденьких бухгалтерш, по крайне мере в отношении к холостым капитанам — если не мы, то хоть кто-нибудь это недоразумение охомутает, но лучше всё-таки мы.
Синельников сгребает пакет с прилавка, и мы с ним перемещаемся в следующий отдел. Моя сумка начинает давить мне на плечо.
Отнюдь не склонный к усталости, я начинаю чувствовать полную опустошённость резерва физических сил.
Витя минуту рассматривает полки с выставкой пищевых продуктов от хлеба и до больших трёхлитровых банок с консервацией.
— Хлеб, кильку в томате, колбасу полукопчёную, сыр, макароны, — наконец выдаёт мой друг. — Молочку не называю — знаю, что через два дня завоз.
Блондинка ураганом прошлась по полкам, сгребая всё вышеназванное в новый пакет.
— Всё? — вежливо осведомляется, склоняясь над тетрадкой.
Витя смотрит на меня...
— Кильку удвой. И огурчиков квашенных пихни каких-нибудь...
Блондинка понимающе усмехается, забрасывает в пакет ещё две банки кильки и аккуратно умащивает там же стеклянную банку на поллитра с огурчиками.
— Завтра занесу, — благодарно кивает мой друг, забирая пакет, и взглядом указывая мне направление на выход.
Мы, гружёные на все руки, скатываемся с невысокого крылечка по другую сторону новостройки. В новом дворе ни души, стоят одни машины.
Витька целенаправленно прёт по новенькому тротуару. Я не менее целенаправленно топаю за ним. Сумка с каждым шагом тяжелеет. Смотрю на асфальт под наледью, придерживая свою ношу.
Витька проходит мимо лавочки всего в тридцати метрах от магазинного крыльца, на морде такое упрямое выражение, будто он отправился на Северный Полюс в одиночку...
— Простите... — голос с лавочки заставляет меня оторвать созерцательный взгляд от тропинки.
По инерции кидаю взгляд на Синельникова — он уже взобрался на ближайшее крыльцо и лихорадочно ищет чип-ключ...
— Он не видит меня, — в голосе усмешка. Догадываюсь перевести взгляд на лавочку.
Девушка. Из магазина. Сидит. Курит. Без рюкзака и пакетов. На лице всё те же солнечные очки и улыбка одними губами.
— Почему?.. — Ох, ничего тупее спросить не мог, идиот!..
— Почему не видит?.. — опять понимающая усмешка. — А потому, что я не хочу. — Девушка делает беспечный жест ладонью с зажатой между пальцев сигаретой. — Но я не о том. Я извиниться хочу.
— За что??? — моя челюсть готова пропахать асфальт.
— Вам по-научному?.. — язва! И не дожидаясь ответа с моей стороны занудным голосом начинает: — За несанкционированный отъём энергии во время сканирования протоплазменной субстанции, именуемой в религиях «душой», а у существ, обладающих паранормальными способностями, «аурой»... Дальше продолжать?
Точно — язва! Мои губы непроизвольно растягиваются в улыбку.
— Ясно. Больше не надо протокольщины. — констатирует девушка. И совсем другим тоном: — Я, вообще-то, хотела ещё раз сказать вам «спасибо» за «Кольское»... — голос теперь тихий и смущённый. — Я его очень... люблю, и... очень давно не пила.
— Не за что! — откуда у меня такое великодушие??? — У северян не принято бросать друг друга в беде. Вы же северянка?
— Скорее апатитчанка, — улыбается в ответ девушка.
— Я почему-то так и подумал, — скалюсь в ответ во все свои тридцать два. Стараюсь излучать добродушие и участие. Чёрт, меня этому же учили!.. Почему я явственно чувствую, что она мне не очень верит?!.
— Я никому не верю, — даже не столько ответ, сколько констатация факта. — Идите — ваш друг нашёл ключ. В своё время мы с вами встретимся.
— Ва-ась! Ты уснул перед лавочкой? Подожди ещё четыре этажа — я тебе спальное место приготовил! С подушкой и одеялом, а главное — по горизонтали!
Шутник доморощенный! Но его окрик стегает меня как... как плётка садомазохиста. Вздрагиваю, и на автомате отвечаю:
— Не забудь колыбельную спеть!
— Ага, непременно. Алкогольную заготовил! — подхватывает Синельников, подпирая своей тушей подъездную дверь. — Непременно спою. Только ты сначала до моей берлоги доберись!
Поворачиваюсь к лавочке — хочу вежливо попрощаться... А лавочка пуста, только на земле недокуренная сигарета тлеет... Ну, б..., и глюки со звуковым эффектом!..
— Иду! — резко аккумулирую остатки сил и влетаю в подъезд.
Снаружи спокоен, а внутри... внутри у меня полный разброд и шатание — была ли девушка?
Поднимаемся к нему на этаж. Синельников звенит ключами и, наконец, я добираюсь до своего временного пристанища.
Однокомнатная квартирка поражает меня не столько скупостью квадратных метров, сколько высотой потолков — какие-то два тридцать. У нас на севере даже в самой захудалой общаге потолки два пятьдесят! А комнатки-конуры такого же метража. Не, я не возмущаюсь. Я просто понять не могу, кто придумал, что человеку хватит на всю жизнь такого малого количества метров, плюс ванная, плюс... гм... сортир, и прихожая, которая почему-то равна половине метража единственной комнаты. Зато кухня просто огромная. Такие у нас только в Кировске в старых домах. Квадратов двенадцать, не меньше. Вполне можно втемяшить раскладной диван.
— Ты извини, — Рыжий немного смущён. — Я не знал, что тебя в командировку отфутболят. Я не успел ещё нормальной мебелью обзавестись. Только месяц назад кухню собрали на заказ.
Прохожу осматриваюсь. Разумеется, предварительно скинув берцы и сумку.
Первая на пути комната, но я чешу на кухню.
Ничего так кухонька. Чёрное и белое. Формы чётко правильные — геометрический квадрат. Строго, и по-моему, стильно. Кухонная мебель на полстены (дальше балкон мешает, и я предполагаю, что в планах на том месте стол обеденный со стульями), заканчивается небольшой барной стойкой — метра на полтора-два, не больше. Плита электрическая, узкие ящики, полость под столешницей (по размерам понимаю, что приготовлена для стиральной машинки), угловой ящик и ста-арый холодильник, переехавший из общаги.
Ещё на новой стильной кухне моего друга нашёл пристанище обеденный стол (о-очень маленький) и парочка добротных стульев, явно некухонного происхождения.
С кухни непосредственно в комнату ведёт портал в стене метра на полтора шириной.
— Подсмотрел, — честно признаётся из-за моего плеча Синельников.
— У кого? — мне не очень интересно, но хвалу тому, кто это придумал хочется воздать — света намного больше.
Рыжий задумывается на секунду.
— Не помню, — ошарашено признаётся он. — У кого-то из соседей по стояку.
В комнате стол-книжка (развернут на полную ширь, и завален дисками, папками, книгами, скоросшивателями), диван, раскладушка, пара кресел, журнальный стол с компом.
— Нет имеется? — интересуюсь я, не надеясь на положительный ответ.
— Имеется, — гордо отвечает Витька. — Завтра ещё и телек с дивидихой приволоку. Вообще лафа будет.
Чувствую, что ему немного стыдно за свою берлогу.
Пытаясь его немного утешить, сообщаю:
— Прикинь, мне свой комп пришлось продать... — вспоминаю со вздохом свою навороченную машинку.
— И что? — Витька настораживается в предвкушении. Мой комп с самого знакомства был для него несбыточной мечтой. То, что стоит у него на журнальном столике ни в какое сравнение с моим не пойдёт. Не буду загружать вас спецпараметрами, просто поверьте!..
— Пришлось ноут покупать, — Витька скис, — раза в полтора медленнее и не все нужные проги жрёт, — заканчиваю я.
Рыжий просто воскрес. Мы с ним, конечно, с отделом компьютерных технологий сотрудничаем, но до спецов из отдела «К» нам ещё пилить и пилить. Здесь просто говорит гордость за свой регион.
— У меня тут всё, что нужно установлено, — как бы между прочим говорит он. — Есть интернет, — он немного помолчал, и со злорадством добавил: — безлимитка.
Не фиг, не фиг! Я просто не успел тариф поменять... на безлимитку... с кредита...
Срочно делаю виновато-восхищённую морду:
— Пустишь?
И, конечно же, предполагаемая реакция:
— Всегда пожалуйста! — Рыжий чуть не лопается от гордости. — Сиди сколько влезет.
— Это хорошо, — замечаю я. — В душ можно?
— Конечно. Держи, — он извлекает откуда-то банное полотенце. — Показать как? — ехидничает.
— Спасибо, разберусь, — у меня закончились все запасы ехидства.
— Ладно, иди, — усмехается Синельников. — Я пока стол организую.
— Лады.
Я скрываюсь за самой дальней дверью коридора квартирки. Там ванна с душем. Я помыться хочу! У нас воду горячую отключили — аномалия с погодой в наших местах завелась в этом году — морозы ударили рано и ярые, а трубы как всегда не готовы к зиме оказались.
читать дальшеКлятва защищать, или бывает и так
Статус: в процессе (если решит народ)
Жанр: почти автобиографический пересказ некоторых событий
Аннотация: Бывает, что наши желания сбываются...
Пролог
Середина осени.
А в этих местах температура уже сильно близка к нулю днём, а по ночам всё чаще случаются заморозки.
Промозглый ледяной ветер треплет тёплую куртку, легко пробирается сквозь заслоны из ткани, джинсов и толстого вязаного свитера.
Кажется, что одинокая сгорбленная фигурка совсем не чувствует холода. Она уже не первый час стоит на коленях, положив руки на мёрзлую землю одной из крайних могил нового кладбища. Не первый час потускневшие карие глаза вглядываются в цветную фотографию на памятнике, стараясь поймать застывший во времени взгляд не то серых, не то голубых глаз, не первый час посиневшие губы шепчут как заклинание: «Где эти синие глаза? Где взгляд небесной бездны? Куда, куда из них вдруг делась нежность?»...
Порыв ветра срывает капюшон куртки с коленопреклонённой фигурки, запутывается в тёмных волосах, бьёт по лицу дыханием предстоящей зимы и наконец-то помогает боли вырваться наружу ручейками солёной влаги.
Фигурка вздрагивает как от удара, и роняет взлохмаченную ветром голову на руки. Тело сотрясается от беззвучных рыданий, окоченевшие пальцы скребут промёрзлую землю могильного холма, натыкаясь на маленькие острые камешки, и оставляя маленькие капельки крови на равнодушном могильном холмике.
Случись сейчас здесь рядом с могилой ещё кто-нибудь, вряд ли он смог бы услышать такой тихий надломленный шёпот:
— Сашка... Саша... Сашенька... Ты же обещал... Ты говорил, что всегда будешь рядом... Укроешь... защитишь... Что же ты наделал... Соседушка... Друг... Брат... Почему ты ушёл от меня...
Крепчает ветер, крепчает голос, быстрее скатываются солёные слёзы по щекам, сильнее вздрагивает скрюченное тело, яростнее пальцы загребают мёрзлую землю могилы, оставляя едва заметный кровавый след.
— Вернись! Защити! Укрой! Помоги!!! — последний крик заглушает даже раскаты грома. — Вернись... Вернись... Вернись... — шепчут посиневшие губы, смоченные слезами.
Молния расчерчивает небо.
— Ты мне так нужен... Вернись... — и совсем тихо: — Пожалуйста... Не бросай меня... Не предавай...
Гроза так и не разразилась — ветер погнал свинцовые тучи дальше, за хребты древних гор. Под затихающий вдали гром и удаляющиеся молнии фигурка сотрясалась на могильном холме, пока физическая усталость не дошла до критической отметки. Но даже сквозь тревожное оцепенение слышится умоляющий шёпот на грани слышимости: «Вернись...», а посиневшие исцарапанные пальцы сжимают в кулаке маленький кусочек мёрзлой земли с надгробного холма...
В этих краях сумерки наступают очень быстро. Они не подкрадываются вслед за садящимся на покой солнцем, они набегают стремительными росчерками теней. Сумерки здесь коротки. Они словно стараются поскорее вернуть длинную ночь в этот суровый край.
Мрак опутывает склонённую над могилой фигурку своим покрывалом. Тьма заполярной осени ползёт по замёрзшей земле, сковывая дыханием близкой и долгой зимы всё живое.
Когда на эту суровую землю опустилась непроглядная тьма (не прошло и часа, как ушли свинцовые тучи, дав место сумеркам), со стороны трассы мелькнули фары, послышался скрип тормозов, и неровный свет электрического фонарика заметался по придорожным кустам и низкорослым берёзкам.
Затрещали замёрзшие ветки, ломаясь под напором чьего-то тела, луч фонарика стремительно обретал яркость.
— Я же говорила, что она здесь!.. — луч фонаря не позволяет разглядеть выбравшуюся из кустов личность, но голос и очень тонкий силуэт говорят в пользу девушки-подростка.
Следом выбираются ещё две фигуры. Ширина плеч позволяет сделать заключение, что силуэты принадлежат мужчинам. Довольно крупным мужчинам.
— Когда она ушла, Юль? — деловито интересуется мужская фигура справа.
— Как проснулась, — пожимает плечами силуэт девочки-подростка. — Часов, наверное, в десять утра. Не знаю, я мелкую кормила.
— В десять... утра... — задумчиво протягивает мужчина слева. — Охренеть... Ещё час, и будет ровно половина суток, как она ушла. Зря ты ей место показала, — неожиданно заканчивает он.
— Не зря, — возражает фигурка девочки-подростка. Только теперь в её голосе отчётливо слышаться взрослые нотки мамочки-наседки. — Ей это было нужно. Я не хочу видеть, как моя подруга сходит с ума.
— А это как называется? — мужчина слева даже не пытается скрыть сарказм.
— Прощание, — твёрдо отозвалась Юля. — Просто прощание. Она вряд ли вернётся в родной город ещё раз. С ним, — она кивнула на могилу и скрючившуюся фигурку рядом, — её связь с нашим городком будет прервана.
— Фигня! — левая фигура помотала головой. — Ты, и остальные друзья остаются здесь.
— Как знать... Как знать, — даже не стараясь скрыть грусть, вздохнула Юля. — Ладно, — она мотнула коротко остриженной головой, — тащите её в машину.
— Может, разбудим? — предложил правый.
— Не надо, — решительно помотала головой Юля. — Так несите. Она ночами не спит, — доверительно сообщила она, понижая голос. — То плачет, то мечется по кровати... Страшно за неё.
Силуэт справа на мгновение перекрыл свет фонаря. Раздалось молодецкое «кхе-эх!» и в неровном электрическом свете Юля и второй спутник увидели правого, держащего на руках, прямо скажем, немелкое тело уснувшей страдалицы.
— Она так плакала, что уснула... — тихо проговорила Юля, разворачивая свой осветительный прибор в сторону припаркованной за кустами машины.
Силуэт слева положил руку на Юлино плечо.
— Ты знаешь...
— Знаю, — тихо перебила его Юля, вламываясь в брешь кустов, которую они проделали всего пару минут назад.
— Понимаешь... — так же тихо попытался продолжить левый, надавливая слегка на плечо худенькой женщины, и заставляя её остановиться.
— Понимаю, — Юля остановилась и повернулась к нему. — Не трави мне душу... Не надо... У меня теперь осталась только одна лучшая подруга, — Юля коротко мотнула головой в сторону трассы, — вторую мы с Наташкой, наверное, всё-таки, упустили...
— Ну, не надо так трагично, — попытался утешить левый силуэт. — Она ещё придёт в себя...
— Ни х... не придёт! — жёстко отрезала Юля.
— Ну-ну, жена, не надо так трагично... Она, — левый мотнул головой в просеку, — кремень-девка. Сдюжит.
— Нет, Жень, — плечи Юли вздрогнули, она старалась удержать слёзы. — Нет... Уже нет... Неужели не видишь?.. За маской из кремния — выжженная пустыня... Выгорела она. Вся...
Юля уткнулась в плечо мужа.
— Всегда так было... — бормотала она. — Всегда все видели только маску... Только я, Лика и... — она дёрнула головой в сторону могилы, — Сашка видели её НАСТОЯЩЕЙ... И то не всегда...
— А Наташка? — тихо спросил Женя, обнимая жену.
— Она не хотела видеть, хоть и была её лучшей подругой, — Юля передёрнулась под руками мужа. — Мы обе не хотели... Она, — кивок на просеку, — делила с нами радости, утешала в горе, а мы... мы даже не представляли, насколько ей было больно... Всегда одна... Маленькими радостями, такими как удачно написанный рассказ или стих, она делилась с нами...
— А болью?..
— Болью — никогда... — тихо ответила Юля. — Мы очень долгое время считали, что у неё нет боли... Знаешь, когда был выпускной в девятом классе, наши школы праздновали его вместе в кафе «Заполярье»... Она должна была тоже быть там... Но не пришла... И ведь никто, даже классная, о ней не вспомнил... Мы с Наташкой тоже... веселились и не вспоминали о ней... А она ни словом, ни жестом нас потом не упрекнула... Всё молчала... Всегда молчала...
— А почему она не пришла? Ты знаешь?
— Подвернула ногу, когда шла через «Семицветик» короткой дорогой... — тихо отозвалась Юля. — И всю ночь просидела там — идти не могла. Сидела одна и курила. А мы веселились всю ночь... Нам Сашка сказал четыре года спустя. Оказывается, он её там тогда видел, но не подошёл... Нас никогда не оказывалось рядом, когда мы были ей нужны... Всегда так было — вся боль наедине с собой. Вот и перегорела...
— Юля! Женя! Вы там заблудились в двух ветках и трёх крестах?! Меня Светка с потрохами сожрёт! П...те сюда быстрее!
— Мы идём, Тём! — откликнулась Юля, хватая мужа за рукав и таща его через кусты напролом. Попутно она пыталась утереть слёзы от воспоминаний.
Артём встретил их горячим ментовским матом, нервно приплясывая возле жигулёнка-двушки.
— Садись вперёд, — кивком головы указала Юля мужу, забираясь на заднее сидение, где спала тревожным сном её старая подруга.
— Наконец-то! — буркнул Артём, втискиваясь на место водителя. — Люди, вы охренели совсем! — продолжал возмущаться Тёмка, разворачивая машину прямо через сплошную линию. — Я уже полчаса как должен был заехать за женой и дочкой к тёще! Юль, ты же знаешь, что после того, что случилось с шурином, Светкины родители с ума сходят, когда я беру эту колымагу!
Мотор старенькой машинки чихал и кашлял, но заглохнуть в присутствии нового хозяина не решался. Когда-то машинка принадлежала Сашкиному отцу. На ней Сашка уехал из дома семь месяцев назад в последний раз...
Свет фар мазанул по кустам, по просеке, на мгновение выхватил из темноты Сашкин памятник, на котором в луче света полыхнули небесным огнём то ли серые, то ли голубые глаза с вечно молодой фотографии, и понёсся к городу. На новом кладбище вновь стало тихо и спокойно. Тишина и ночь. Тьма и холод. Они останутся здесь вечными владыками... Всегда...
Если бы кто-то смог проникнуть в сны фигурки, одиноко простоявшей над могилой почти половину суток, он смог бы услышать шелестящий голос: «Смерть — всего лишь начало...». Смог бы... Наверное... Кто знает...
Часть первая
С чего бы мне начать? Как правило, начинают либо с конца, когда все необходимые действия произведены, либо с самого-самого начала.
Честно? Очень хочется начать с матюгов. Крепких таких, чисто «ментовских».
Ох, простите — совсем зарапортовался!.. Я — капитан Василий Леонидович Лукашин, и всего несколько недель назад я был руководителем следственной группы по делу об убийствах, носящих явно мистический характер. Но, обо всем по порядку.
Всё началось с того, что в нашем маленьком северном городке были найдены два трупа с очень странными повреждениями. Первый — с вырванным еще при жизни языком, а потом задушенный, второй — с оторванной головой. Голову отделили от тела самым примитивным способом — просто оторвали. Какой же силой нужно обладать, чтобы совершить данное деяние, спросите вы. Нечеловеческой, отвечу я вам. На тот момент наши криминалисты просто сходили с ума от нереальности происходящего.
Опрос ближайших друзей жертвы ничего не дал. То есть, абсолютно ничего. Мы сбились с ног, разыскивая связь между двумя убийствами (а то, что они связаны, было очевидно). Мы как проклятые рыли землю в поисках связующего звена, но ни одно из направлений следствия так и не смогло нас вывести хотя бы на зацепку. Через неделю после обнаружения последнего трупа поступил сигнал дежурному о нападении маньяка. Следственная группа, выехавшая на звонок, не обнаружила ничего, кроме перепуганной девицы. Потерпевшая заявила, что на нее напал мертвый человек. И действительно, по описанию нападавший значился в картотеке как умерший восемь месяцев назад А. В. Рожкин. В нашей картотеке на него нашлось много интересного. Оказывается, он подозревался в хранении и распространении героина. Был свидетелем по делу о несчастном случае в одном из ночных клубов города, проходил свидетелем по делу авторитета Сигмы. Больше данных о нем собрать не удалось. Засветился везде, где только можно, но всё по косвенному. Занятная личность. Только мёртвая.
Пару недель в городе было всё спокойно. Убийства, так напугавшие общественность, прекратились, и наступило затишье. Беда пришла откуда не ждали. С одного из областных центров средней России стали поступать сообщения об аналогичных преступлениях. Первой погибла преподаватель института, затем в маленькой деревеньке был на клочки разорван молодой двадцатишестилетний парень, и еще были обнаружены несколько трупов с оторванными головами. Эти случаи прошли бы мимо нас, если бы начальник криминалистической лаборатории не связался со своим коллегой и не выяснил, что орудием убийства послужила та самая физическая сила, что накуролесила у нас.
Меня отправили в областной центр средней России, дабы помочь коллегам разобраться, что произошло у них и, соответственно, в нашем маленьком северном городке. Прибыв на место, я, как это заведено, отметился в главке и попросил предоставить все известные материалы. К моему великому удивлению, материалы экспертов-криминалистов были практически идентичны с выводами их северных коллег.
Но даже несмотря на то, что убийств у них было больше, ни следа, ни зацепки они тоже найти так и не смогли. Никакие логические схемы не могли объяснить того, что происходило.
Не связанные между собой случаи смерти, объединённые только способом убийства... Оно было жестоким и... да, именно так... бессмысленным. Не было смысла отрывать голову преподавателю и студентке заочного отделения.
Связь между преступлениями в нашем тихом заполярном захолустье и в среднерусском областном центре была настолько очевидной, что приравнивалась к снегу зимой на крайнем Севере. Связь была, это да. Но смысла-то не было!
В напарники мне достался капитан Синельников Виктор Владимирович, простой как... м-на... м-на... магаданский валенок, улыбчивый, спокойный аж до полного пофигизма. Правда, последнее дело явно оставило на нём следы — покрасневшие от недосыпа глаза в обводке синюшных мешков вокруг, харя, бледная настолько, что веснушки прямо горели солнечными точками. Витьку мне доводилось встречать в славной нашей столице на сдаче экзамена по юриспруденции. Тогда мне запомнилась вечный добродушный оскал во все сорок зубов. Знаю, что у человека тридцать два зуба, но увидев улыбку Синельникова, вы бы, пожалуй, согласились, что у данного субъекта их побольше будет. Но то, что я увидел сейчас... Это было даже не тенью от человека... Это походило на тень от тени.
— Ты прикинь, Вась, херня какая — связь видно, а ухватить общий кусочек не можем! — жаловался он мне в троллейбусе по пути к его скромной холостяцкой квартирке, куда он гостеприимно меня пригласил на время командировки. — Не выходит никак!
— У нас та же фигня, — мрачно буркнул я, стараясь удержаться в вертикальном положении на одной ноге (вторую ставить некуда было!), и цепляясь за поручень одной рукой (во второй дорожная сумка). Вот в такие моменты жалеешь, что человеки лишились хвоста. Как бы он мне сейчас пригодился! — Уф! Б..! У Вас всегда так в транспорте?!
— Не, — мотнул рыжей башкой Витька, — это маршрут такой. Студенческий. Самое обидное — нам на универе тоже слазить придётся. — Он немного помолчал. — По делу у тебя мыслишки водятся? Ты ж, вроде, с самого начала его вёл.
— Кое-что есть, но это у тебя на хате.
— Не протокольное? — мигом насторожился Синельников.
Вот не устаю ему восхищаться — валенок валенком, а главное просекает. Не зря капитанские звёзды носит.
— Именно, — говорю этак многозначительно.
— Угу, — понимающе кивает и замолкает.
Через пару остановок встряхивается и толкает меня в бок.
— Поползли к дверям, следующая наша, а то студенты затопчут, и фиг потом выберемся.
Тяжело вздыхаю и отлепляюсь от единственной опоры. Стараясь не упустить рыжую макушку из виду, протискиваюсь к дверям вслед за Витьком.
Транспорт замедляет ход. Толпа молодняка колышется в сторону дверей и впечатывает нас в них.
Остановка. Двери старенького троллейбуса лишь слегка приоткрываются, а нас уже выносит на гребне гогочущей студенческой волны.
— Уф!.. — Витька с наслаждением расправляет плечи. — Чуть не задохнулись. Прикинь, на весь универ из пяти корпусов и пяти общаг только один тралик ходит.
— А чего так? — мои зенки невольно принимают форму правильного круга.
— Да, — рыжий машет рукой, — маршрут проложили ещё до постройки универа, лет сорок назад. И уже лет пятнадцать обещают продлить ещё два маршрута — у них конечная следующая остановка, но они с другой стороны подходят.
— Как всегда, — усмехаюсь грустно, — кормят завтраками, а мы верим.
— Эт точно... У тебя как, сумка плечо не отдавила? А то ты северный, а всё ж не сибиряк.
Отмахиваюсь от него со смешком.
— Да не. Ещё на пару километров хватит.
— Ща, дорогу переползём, а там совсем близко. Посмотришь, куда меня с нашей родименькой общаги выселило начальство под погоны.
— Что правда, что ли? — не могу удержать удивления. — Тебе начальство квартиру вместе с погонами презентовало?!
— Ага-ага, — скалиться, паразит! — как кого-то из главка за задницу соббезовцы прихватили на махинациях с недвижимостью, так сразу же и нашлись свободные квартиры для пары-тройки офицеров. Ну я и попал под раздачу розовых слонов.
Да уж, яснее не бывает — некто прокручивает казённые денежки на недвижимости, а как прихватит родная собственная безопасность, так и отмазка от нар готова — мы, мол, для офицериков помельче жилплощадь прикупили, всё согласно указу президента об обеспечении жильём милиции родной. А офицерики потом лет ...дцать впроголодь живут — выплачивают стоимость норы родному государству. Знаю эту кухню — сам так попал пару лет назад.
Пока я предавался своим невесёлым думам, Витька успел перевести меня через дорогу, и повёл по тропинке вдоль какого-то сильно покосившегося забора.
Мы достигли перекрёстка и забор закончился, а за ним... Я аж прибалдел малость... Новёхонькая двенадцатиэтажка... Вся такая чистенькая, аккуратненькая, кирпичик к кирпичику...
— Ну как? — Витька хитро косит на меня взглядом.
— А-абалдеть... — выдыхаю я.
— Пошли, — он тянет меня вперёд за рукав. — Пока ещё восьми нет, успеем через магазинчик проскочить. Прикупим кой чего пожрать.
Поднимаемся на крыльцо с вывеской «Продукты».
Внутри нас встречает небольшой переполох в виде четырёх носящихся туда-сюда женщин с купюрами в руках. Одна из них, невысокая крашеная блондинка средних лет натыкается на Витьку.
— Ну и что за пожар у вас? — усмехается капитан, подхватывая женщину раньше, чем она успевает поскользнуться на гладких плитах пола.
— Ой! Витя! Витенька, спасай! — остальные, заметив наконец моего рыжего друга перестали мельтешить и с надеждой уставились на него.
— Что у вас тут? — под таким перекрестьем женских просящих глаз Витька невольно делает шаг назад.
Мне и смешно, и друга жалко.
— А что у нас тут быть может? Сдачу давать нечем. За двое суток и тыщи не набрали! — все четыре женщины преданно заглядывают Витьке в лицо. — Хоть пятихатку раскидай, а? Хоть по десяткам?
Ей-богу, им только хвостиков повиливающих сейчас не хватает! Меня начинает разбирать смех. Мужественно с ним борюсь, но чувствую надолго не хватит.
— Тьфу, блин! Ну вы, девочки, даёте! Перепугали до икоты. Я уж думал ограбление у вас стряслось. А менять мне вам нечем — сам хотел на размен штуку пустить.
Дружный разочарованный вздох. Нет, надо вмешаться, а то я заржу самым неприличным образом.
— Сколько на размен надо? — спрашиваю. Уф, хвала всем святым — голос даже не дрогнул.
— Хоть пятьсот, — все четыре пары глаз теперь смотрят на меня как на спасителя и героя. Чувствую, что ещё чуть-чуть и от ушей прикуривать можно будет. Краем глаза замечаю, что теперь Витька силиться не заржать.
— А в идеале? — спрашиваю, вспоминая в какой из многочисленных карманов запихнул командировочные.
— Полторы... — тихо так, как будто загрызу за сумму.
— Не проблема, — скалюсь во все тридцать две своих кусалки — я наконец-то нащупал искомую пачку. — Сейчас раскину вам, — извлекаю на свет пачку... и Витька рушится на пол задыхаясь от хохота. Все четыре продавщицы тоже неуверенно подхихикивают.
— Вась... ты... в переходе... на... гармошке... и-играл?..
— На балалайке, — огрызаюсь.
М-да... хорошо наши девочки из бухгалтерии пошутили — все командировочные на пять месяцев выдали одними полтинниками. Представляете, какой толщины пачка на двадцать пять штук получилась?!
Красный, как варёный рак, отсчитываю нужную сумму, взамен получаю две бумажки.
Осчастливленная мной продавщица уносится к дальнему прилавку. Только сейчас замечаю там девушку довольно крупных форм в чёрных джинсах и тёмной водолазке, с раскрытым рюкзаком, в который неторопливо загружаются консервы. Замечаю ещё одну деталь — зимний пасмурный день, а девушка в солнцезащитных очках на пол-лица.
— Вить! — блондинка высовывается из-за прилавка. — Ты ко мне в отдел заглянешь?
— Загляну, — отмахивается рыжий, — чуть позже. Рассчитывайся спокойно. Я пока беленькую у Лены подберу. Надо же человека с Севера угостить нашей исконной. А то у них там, в Кировске, спиртзавод накрылся.
— В Кировске нет спиртзавода.
Захлопываю свою пасть, и пытаюсь понять, кто это сказал за меня.
— Ну, в Апатитах тогда, — отмахивается от меня(!) Витька.
— В Апатитах никогда его не было, — тот же хрипловатый голос.
Витька поворачивает ко мне свою рожу:
— Ну не придирайся к словам, Вась!
Мне остаётся только развести руками. И тут наконец-то до этого валенка доходит, что голос-то не мой!
— Кто это сказал?!
— Я.
Поворачиваемся на голос.
За тёмными стёклами не видно куда направлен взгляд, но у меня от затылка до задницы дикой ордой пронеслись мурашки. Чувствую себя как в рентген-кабинете, голым и просвечиваемым насквозь.
Витька пристально разглядывает девушку. Усмехается хитро. Догадываюсь, что он собирается подшутить. И почему-то совсем не сомневаюсь, что попытка провалиться. Он пару раз у меня был в гостях, и я провёл с ним кое-какую просветительскую работу по моему родному городу.
— А что же там тогда за завод? И где тогда спиртзавод?
— Молокозавод и АНОФ, — ровный хриплый голос в ответ. — Спиртзавод в Коле.
Витька поворачивается ко мне, надеясь, что я сейчас опровергну. Развожу руками — извини, друг, девушка не ошиблась.
Витька хмуриться, потом его чело светлеет.
— А какое самое знаменитое здание в Апатитах?
Вопрос коварный — если ты в Апатитах не был ни разу, то не знаешь. Я напрягаюсь. Витька мне, конечно, друг, но я болею за девушку. Интересно, знает или нет?
Самый уголок губ дёрнулся, обозначая улыбку.
— Центральная городская библиотека, — Ура! Знает! Молодец! — Находиться между бассейном и ДК «Строитель». Здание построено в виде раскрытой книги, — закончила девушка. — За ней стадион «Юность». Если, конечно, ещё не развалился.
Витьке ничего не остается, как чесать затылок пятернёй, а мне надо срочно собирать с пола челюсть.
Девушка закидывает консервную банку в рюкзак. Успеваю заметить белые костяшки пальцев и лёгкую помятость банки... в пяти местах... Нет, вмятины на банке мне приглючились... наверное...
А «тёмная» аккуратно обходит Витька, бросает на прилавок три полтинника.
— Тебе «Семёрку», литровую в жести и «Георга» красного?
— «Георга» и «Оболонь». Полтораху.
Продавщица Лена замирает над кассой и удивлённо смотрит на девушку.
— Ты чего своей традиции сегодня изменяешь?
Грустная улыбка проскальзывает по губам.
— «Оболонь» на «Кольское» похожа, хотя и горчит сильно.
Не знаю, что меня дёргает, но спешно лезу в сумку и вытаскиваю оттуда одну пятую своего пивного запаса. Вёз шесть штук нам с Синельниковым, но не утерпел, и во время пересадки в Питере одну бутылку всё-таки выдул.
— Вот... Возьмите... «Кольское»...
Девушка нерешительно забирает у меня стеклянную тару. Руки у неё дрожат.
— Спасибо... — голос растерянный, а улыбка задерживается секунд на пять. Бутылка с северным пивом прижимается к необъятной груди. И едва слышное растроганное: — Спасибо...
— Вот, держи, — Лена выставляет на прилавок «Оболонь» в пакете, и туда же бросает три пачки сигарет.
Девушка забирает пакет, одаряет меня ещё одной улыбкой, на этот раз блаженно-благодарной, и отходит от прилавка. Слегка вскидывает на плече рюкзак, распределяя вес поудобнее, поворачивается к Витьке в полоборота и бросает:
— Берите «Отчий дом». Не ошибётесь, — ещё раз подбрасывает рюкзак и уходит в полной тишине, провожаемая нашими ошарашенными взглядами.
Кажется, теперь челюсти всем собирать надо.
— Не устаю ей поражаться, — прочистила горло Лена. — Каждый день что-то новенькое отчибучивает.
— Прям таки и каждый? — усомнился Витька, рассматривая ряд бутылок с беленькой. — Я с ней в одном подъезде живу, и то два раза в месяц вижу.
— Каждый-каждый, — подтвердила блондинка из своего отдела. — Она перед закрытием забегает за сигаретами. По две пачки берёт. Вчера вообще такое устроила!..
— Что? — Витька мгновенно настораживается. Он же мент — ищейка, опер... Да и я тоже, чего скрывать, жду рассказа, как борзая лисьего запаха.
— Да, вчера, — махнула рукой Лена, — минут за пять до закрытия вваливается со стороны двора нувориш из первого подъезда, шкафчик два на два который, пьяный в дым. Суёт мне пятитысячную, «Зажигалку давай». Я говорю: «Нету сдачи. За весь день с магазина триста рублей сняли». Тут она с улицы заходит. Даёт мне сотку, а я ей две пачки сигарет и сдачу. Нувориш сдачу увидел и как давай орать: «Ты, орёт, воровка, шлюхе сдачу нашла и мне найдёшь!», и её за шею хватает и на прилавок ка-ак швырнёт! У неё аж очки соскочили! Второй раз лапу свою протянул, да замер вдруг. Я-то напортив стою, и вижу как у него зенки расширяются от страха. Понять не могу, что его так напугало. Не моя же охреневшая рожа! Я уж и бутылку потяжелее нашарила, думаю, попробует ещё раз лапки распустить так благословлю по черепушке. Смотрю, девочка наша в прилавок упёрлась и медленно выпрямляется. Развернулась к нему, а он аж отскочил, на морде паника. Попятился от неё, а она как рявкнет «Стоять!», аж стёкла зазвенели. Нувориш замер, смотрит на неё как кролик на удава. А она так тихо-тихо ему говорит, прямо в глаза глядя: «Забираю кость. Забираю силу. Моё слово крепкое. Пшёл вон, падаль». Вроде и тихо говорит, а слова — как в крышку гроба гвозди заколачивает. Нувориш и умчался на полусогнутых как ветер. А она виски потёрла, и у меня спрашивает: «Целы стёклышки мои?». Забрала очки и ушла.
— Да ну, Лен, сочиняешь, — хорохорится Витька, но я-то вижу, что у него руки подрагивают. То ли перепугался (с рассказа-то???), то ли ещё чего. — Быть не может, чтоб она с таким бугаём справилась только взглядом.
— Справилась, Виктор. Я сама видела, — откуда-то выкатилась низенькая полненькая женщина.
— Здравствуйте, Надежда Владимировна, — через силу улыбнулся рыжий. — Говорите, сами видели?
Пухленькая кивает.
— Да. Я как раз за выручкой приехала. Подхожу к двери, а войти не могу — страх такой поднялся, что прям ноги отнялись. Чую, что бежать надо, а ноги не идут. Смотрю через стекло. А девочка наша напротив этой падали навороченной стоит, и не мигая на него смотрит. Сказала что-то, а он как заяц стрекача задал. Лена верно говорит, забрала она потом очки и ушла. А сегодня продолжение прямо с утра. Открываю магазин полвосьмого, девочек нет ещё, только сигнализацию сняла, является красавец — на полморды синяк, рожа расцарапана, рука правая в гипсе аж до плеча. На коленях тут ползал, номер квартиры умолял дать.
— Дали? — невольно интересуюсь я. И какой чёрт меня за язык дёрнул?!
— Нет, — беспечно махнула рукой толстушка, — я и этаж-то её не помню, хоть и заходила к ней. Кстати, Виктор, что ж ты так, а? Хоть бы друга представил.
— Это не совсем друг, Надежда Владимировна. Это — командировочный к нам с Мурманской области, — Витька, видать, отошёл уже. Всем набором зубов блестит. — Капитан милиции Василий Леонидович Лукашин. А это хозяйка этого замечательного магазинчика, Надежда Владимировна.
Щёлкать каблуками в зимних берцах не очень-то удобно, но я сильно постарался. Толстушка благосклонно улыбнулась.
— Припозднились вы немного, кассу мы уже сняли. Но не беда. Берите, что нужно, а завтра Виктор деньги занесёт.
— Спасибо, Надежда Владимировна! — Витёк аж сияет. — Занесу, обязательно. Ну, что, Лен, что посоветуешь северянину на угощение?
Продавщица Лена окинула взглядом полку с бутылками беленькой, почесала нос кончиком ногтя...
— Берите, что наша девочка посоветовала.
— «Отчий дом?» — Витька взглядом советуется со мной. Я пожимаю плечами — мне всё равно. Водка водкой и останется, как не обзывай. — Хорошо, поверим вашей ведьмочке, давай две по ноль-пять. Ты курить не бросил? — это уже ко мне вопрос. Вместо ответа достаю полупустую пачку синего «Георга». — Добавь блок «Георга» синего.
— А синего и нету, — разводит руками Лена.
— Ну тогда красного давай.
Девушка положила всё в пакет и передала Витьке.
— Ещё... — Витька пробегает взглядом по прилавкам-холодильникам, — дай-ка пельмешек.
— Вить, — продавщица Лена пристально-хитро смотрит на Синельникова, — не нужны тебе пельмени.
Витька распахнул зенки:
— Лен, а как же... Нужны...
— Витенька, — это блондинка со своего отдела высунулась, — поверь, ЭТИ пельмешки тебе не нужны.
До Витька начинает доходить.
— А-а... Ну, ладно... Котлеты мне нужны?
— Нужны, — решительно сообщает Лена. — Очень нужны.
Рыжий ухмыляется.
— Раз нужны, тогда давай.
К беленькой в пакете присоединяется упаковка замороженных котлет. Лена окидывает нас двоих задумчивым взглядом и добавляет ещё одну упаковку котлет. Стараюсь не заржать — в немом упрёке продавщицы Лены так и чудится «Ну что за мужик пошёл — и мелкий, и застенчивый, и жрёт совсем мало!». А правда — сколько котлет-полуфабрикатов надо на одного холостого, и потенциально вечно голодного, мужика? Я не знаю. На «Дошираке» сижу...
Срочно вспоминаю все техники контроля. А иначе это точно заставит меня ржать долго. Магазинные девочки очень напоминают наших молоденьких бухгалтерш, по крайне мере в отношении к холостым капитанам — если не мы, то хоть кто-нибудь это недоразумение охомутает, но лучше всё-таки мы.
Синельников сгребает пакет с прилавка, и мы с ним перемещаемся в следующий отдел. Моя сумка начинает давить мне на плечо.
Отнюдь не склонный к усталости, я начинаю чувствовать полную опустошённость резерва физических сил.
Витя минуту рассматривает полки с выставкой пищевых продуктов от хлеба и до больших трёхлитровых банок с консервацией.
— Хлеб, кильку в томате, колбасу полукопчёную, сыр, макароны, — наконец выдаёт мой друг. — Молочку не называю — знаю, что через два дня завоз.
Блондинка ураганом прошлась по полкам, сгребая всё вышеназванное в новый пакет.
— Всё? — вежливо осведомляется, склоняясь над тетрадкой.
Витя смотрит на меня...
— Кильку удвой. И огурчиков квашенных пихни каких-нибудь...
Блондинка понимающе усмехается, забрасывает в пакет ещё две банки кильки и аккуратно умащивает там же стеклянную банку на поллитра с огурчиками.
— Завтра занесу, — благодарно кивает мой друг, забирая пакет, и взглядом указывая мне направление на выход.
Мы, гружёные на все руки, скатываемся с невысокого крылечка по другую сторону новостройки. В новом дворе ни души, стоят одни машины.
Витька целенаправленно прёт по новенькому тротуару. Я не менее целенаправленно топаю за ним. Сумка с каждым шагом тяжелеет. Смотрю на асфальт под наледью, придерживая свою ношу.
Витька проходит мимо лавочки всего в тридцати метрах от магазинного крыльца, на морде такое упрямое выражение, будто он отправился на Северный Полюс в одиночку...
— Простите... — голос с лавочки заставляет меня оторвать созерцательный взгляд от тропинки.
По инерции кидаю взгляд на Синельникова — он уже взобрался на ближайшее крыльцо и лихорадочно ищет чип-ключ...
— Он не видит меня, — в голосе усмешка. Догадываюсь перевести взгляд на лавочку.
Девушка. Из магазина. Сидит. Курит. Без рюкзака и пакетов. На лице всё те же солнечные очки и улыбка одними губами.
— Почему?.. — Ох, ничего тупее спросить не мог, идиот!..
— Почему не видит?.. — опять понимающая усмешка. — А потому, что я не хочу. — Девушка делает беспечный жест ладонью с зажатой между пальцев сигаретой. — Но я не о том. Я извиниться хочу.
— За что??? — моя челюсть готова пропахать асфальт.
— Вам по-научному?.. — язва! И не дожидаясь ответа с моей стороны занудным голосом начинает: — За несанкционированный отъём энергии во время сканирования протоплазменной субстанции, именуемой в религиях «душой», а у существ, обладающих паранормальными способностями, «аурой»... Дальше продолжать?
Точно — язва! Мои губы непроизвольно растягиваются в улыбку.
— Ясно. Больше не надо протокольщины. — констатирует девушка. И совсем другим тоном: — Я, вообще-то, хотела ещё раз сказать вам «спасибо» за «Кольское»... — голос теперь тихий и смущённый. — Я его очень... люблю, и... очень давно не пила.
— Не за что! — откуда у меня такое великодушие??? — У северян не принято бросать друг друга в беде. Вы же северянка?
— Скорее апатитчанка, — улыбается в ответ девушка.
— Я почему-то так и подумал, — скалюсь в ответ во все свои тридцать два. Стараюсь излучать добродушие и участие. Чёрт, меня этому же учили!.. Почему я явственно чувствую, что она мне не очень верит?!.
— Я никому не верю, — даже не столько ответ, сколько констатация факта. — Идите — ваш друг нашёл ключ. В своё время мы с вами встретимся.
— Ва-ась! Ты уснул перед лавочкой? Подожди ещё четыре этажа — я тебе спальное место приготовил! С подушкой и одеялом, а главное — по горизонтали!
Шутник доморощенный! Но его окрик стегает меня как... как плётка садомазохиста. Вздрагиваю, и на автомате отвечаю:
— Не забудь колыбельную спеть!
— Ага, непременно. Алкогольную заготовил! — подхватывает Синельников, подпирая своей тушей подъездную дверь. — Непременно спою. Только ты сначала до моей берлоги доберись!
Поворачиваюсь к лавочке — хочу вежливо попрощаться... А лавочка пуста, только на земле недокуренная сигарета тлеет... Ну, б..., и глюки со звуковым эффектом!..
— Иду! — резко аккумулирую остатки сил и влетаю в подъезд.
Снаружи спокоен, а внутри... внутри у меня полный разброд и шатание — была ли девушка?
Поднимаемся к нему на этаж. Синельников звенит ключами и, наконец, я добираюсь до своего временного пристанища.
Однокомнатная квартирка поражает меня не столько скупостью квадратных метров, сколько высотой потолков — какие-то два тридцать. У нас на севере даже в самой захудалой общаге потолки два пятьдесят! А комнатки-конуры такого же метража. Не, я не возмущаюсь. Я просто понять не могу, кто придумал, что человеку хватит на всю жизнь такого малого количества метров, плюс ванная, плюс... гм... сортир, и прихожая, которая почему-то равна половине метража единственной комнаты. Зато кухня просто огромная. Такие у нас только в Кировске в старых домах. Квадратов двенадцать, не меньше. Вполне можно втемяшить раскладной диван.
— Ты извини, — Рыжий немного смущён. — Я не знал, что тебя в командировку отфутболят. Я не успел ещё нормальной мебелью обзавестись. Только месяц назад кухню собрали на заказ.
Прохожу осматриваюсь. Разумеется, предварительно скинув берцы и сумку.
Первая на пути комната, но я чешу на кухню.
Ничего так кухонька. Чёрное и белое. Формы чётко правильные — геометрический квадрат. Строго, и по-моему, стильно. Кухонная мебель на полстены (дальше балкон мешает, и я предполагаю, что в планах на том месте стол обеденный со стульями), заканчивается небольшой барной стойкой — метра на полтора-два, не больше. Плита электрическая, узкие ящики, полость под столешницей (по размерам понимаю, что приготовлена для стиральной машинки), угловой ящик и ста-арый холодильник, переехавший из общаги.
Ещё на новой стильной кухне моего друга нашёл пристанище обеденный стол (о-очень маленький) и парочка добротных стульев, явно некухонного происхождения.
С кухни непосредственно в комнату ведёт портал в стене метра на полтора шириной.
— Подсмотрел, — честно признаётся из-за моего плеча Синельников.
— У кого? — мне не очень интересно, но хвалу тому, кто это придумал хочется воздать — света намного больше.
Рыжий задумывается на секунду.
— Не помню, — ошарашено признаётся он. — У кого-то из соседей по стояку.
В комнате стол-книжка (развернут на полную ширь, и завален дисками, папками, книгами, скоросшивателями), диван, раскладушка, пара кресел, журнальный стол с компом.
— Нет имеется? — интересуюсь я, не надеясь на положительный ответ.
— Имеется, — гордо отвечает Витька. — Завтра ещё и телек с дивидихой приволоку. Вообще лафа будет.
Чувствую, что ему немного стыдно за свою берлогу.
Пытаясь его немного утешить, сообщаю:
— Прикинь, мне свой комп пришлось продать... — вспоминаю со вздохом свою навороченную машинку.
— И что? — Витька настораживается в предвкушении. Мой комп с самого знакомства был для него несбыточной мечтой. То, что стоит у него на журнальном столике ни в какое сравнение с моим не пойдёт. Не буду загружать вас спецпараметрами, просто поверьте!..
— Пришлось ноут покупать, — Витька скис, — раза в полтора медленнее и не все нужные проги жрёт, — заканчиваю я.
Рыжий просто воскрес. Мы с ним, конечно, с отделом компьютерных технологий сотрудничаем, но до спецов из отдела «К» нам ещё пилить и пилить. Здесь просто говорит гордость за свой регион.
— У меня тут всё, что нужно установлено, — как бы между прочим говорит он. — Есть интернет, — он немного помолчал, и со злорадством добавил: — безлимитка.
Не фиг, не фиг! Я просто не успел тариф поменять... на безлимитку... с кредита...
Срочно делаю виновато-восхищённую морду:
— Пустишь?
И, конечно же, предполагаемая реакция:
— Всегда пожалуйста! — Рыжий чуть не лопается от гордости. — Сиди сколько влезет.
— Это хорошо, — замечаю я. — В душ можно?
— Конечно. Держи, — он извлекает откуда-то банное полотенце. — Показать как? — ехидничает.
— Спасибо, разберусь, — у меня закончились все запасы ехидства.
— Ладно, иди, — усмехается Синельников. — Я пока стол организую.
— Лады.
Я скрываюсь за самой дальней дверью коридора квартирки. Там ванна с душем. Я помыться хочу! У нас воду горячую отключили — аномалия с погодой в наших местах завелась в этом году — морозы ударили рано и ярые, а трубы как всегда не готовы к зиме оказались.