Название: Стратегия и практика
Автор: WTF LoGH AU 2016
Бета: Анонимный доброжелатель
Размер: миди, 8800 слов
Пейринг/Персонажи: Пауль фон Оберштайн, Ян Вэньли, Райнхард фон Мюзель и др.
Категория: джен
Жанр: экшен
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: АУ, ООС
Краткое содержание: Пятнадцать лет мира в галактике не гарантируют спокойствия. А судьба иногда любит пошутить…
Размещение: после деанона
Для голосования: #. WTF LoGH AU 2016 - "Стратегия и практика"
Пятнадцать лет шаткого мира, больше похожего на необъявленную войну, между Альянсом Свободных Планет и Галактическим Рейхом.
Пятнадцать лет странной неопределённости, безрадостной для обеих сторон, мелких и не очень мелких вооружённых стычек, отрицаемых обеими же сторонами.
Бурный расцвет интернациональной преступности, рождавший время от времени синдикаты, связываться с которыми боялись даже регулярные войска.
Насквозь ржавая от коррупции государственная машина Альянса и сорвавшаяся со всех тормозов аристократия Рейха вкупе с призраком некогда могущественной династии Гольденбаумов мало контролировали ситуацию.
Закономерный спад экономики, безработица, резкое расслоение общества по обе стороны Изерлонского коридора. Страх перед будущим висел грозовым облаком, от которого было негде спрятаться.
Именно так обстояли дела в Галактике на 5 мая 794 года космической эры.
Дверь трактира «Космическая каракатица» хряпнула об стену и повисла на одной петле. Немногочисленные посетители, недовольно морщась, повернули головы на шум. «Каракатица» по праву считалась заведением скромным, но приличным. В этот уютный подвальчик обычно ходили конкретно поесть и пропустить пару кружек пива. Хозяин – сумрачный дядька в неизменном коричневом шлафроке – даже танцев по субботам не устраивал, предлагая клиентам в качестве культурной программы осмотр голографий якобы выловленных некогда им, хозяином, рыб. Рыбы были красивые и висели по стенам молча, что всех устраивало.
Обязанности вышибалы исполнял сам хозяин, но, разглядев буяна, в картинной позе застывшего в дверях, только вздохнул. Карл фон Брауншвейг, двоюродный брат Отто фон Брауншвейга, вышибанию не подлежал даже вместе с оравой галдящих дружков. Тем более – с оравой. Золотая молодёжь, чтоб их. Больше дюжины дармоедов. Трое клиентов зазывно замахали руками, требуя срочного расчёта. Они были в курсе, и трактирщик их винить не мог. Он прикинул убытки. Не особо много, но всё равно досадно. Оставались: герр Оберштайн, обедавший сегодня в обществе бывшего сослуживца, мирная компания альянсовских не то туристов, не то торговцев, и капраз космодесанта, методично и меланхолично набиравшийся за стойкой. Остальные быстро сматывали удочки, предпочитая чёрный ход. У трактирщика даже мелькнула надежда, что всё обойдётся, авось его светлость сочтёт, что здесь слишком скучно, но надежды рухнули уже через минуту.
Герр Брауншвейг со товарищи ввалились в зал. Они уже были изрядно навеселе. Грохот и шум. Они заняли лучшие столики, смахивая по дороге всё, что мешало двигаться по прямой. Трактирщик сделал знак официантке Лайзе, чтобы она даже не высовывалась из кухни. Господа аристократы наперебой требовали лучшего вина в больших количествах, и пришлось выкатывать бочонок, за который тоже едва ли кто заплатит. Но дармовой выпивки компании показалось мало. Налитые кровью и алкоголем свинячьи глазки кузена императорского зятя быстро обшарили зал в поисках предполагаемых объектов потехи. Взыскующий сиятельный взор остановился сперва на альянсовских торгашах, но юркий, похожий на хорька барон Флегель шепнул предводителю пару слов, и фокус сместился на герра Оберштайна. Трактирщик чуть не плюнул с досады. Постоянный клиент, отставной военный, несмотря на увечье, вызывал у хозяина «Каракатицы» глубокое уважение тихим достоинством, педантичностью и пунктуальностью. Придрался бы лучше к альянсникам, как и собирался. Этих-то недоумков он видел в первый и в последний раз.
– Тю, – удивился его сиятельство, демонстрируя высокую культуру речи. – С каких это пор слеподырых стали пускать в приличные кабаки?
Герр Оберштайн невозмутимо пригубил бокал с тёмным вином, напрочь игнорируя высокородного хама. Его сотрапезник оказался менее хладнокровен, он покраснел до корней пепельных волос, но ладонь Оберштайна безошибочно легла на его рукав, призывая к спокойствию. Молодой человек смолчал. Трескучие, как сороки, альянсники тоже затихли. До них, наконец, начало доходить, что они уже пропустили свой шанс смыться. Капитан опрокинул в себя очередную рюмку. Всё, выходящее за стенки этой самой рюмки, было ему до свечки.
– Я к тебе обращаюсь, калика перехожий, – Брауншвейг навалился на столик избранной жертвы могучим брюхом – признаком породы. – Что-то ты невежливо на меня молчишь. Раз тебе дозволено вообще портить воздух, порть его где-нибудь на фронтире, а не в столичной ресторации.
Тут уже ничего не помогло.
– Господин фон Оберштайн, – сделав упор на «фон», дрожащим от гнева голосом заговорил его сероволосый коллега, – коммандер Рейхсфлота, пострадал в вооружённом конфликте при Тиамат. И по какому праву…
Мясистая пятерня пихнула молодого человека в лоб так, что он качнулся вместе со стулом.
– А с тобой, сопляк, я вообще-то не разговаривал. Я с тобой попозже поговорю. О правах. Так что ты мне скажешь, герр Унтерштайн?
Калека неспешно промокнул губы салфеткой.
– Мы уже уходим, – бесцветным голосом сказал он. – Антон?
Трясущийся от злости Антон подал ему тонкую резную трость. Но просто так отпускать их не собирались. Ухмыляющаяся стая приблизилась к главному шакалу. Львом его назвать не получилось даже у непринципиального трактирщика.
Герр Карл сгрёб китель Антона и подтянул к себе вместе с хозяином.
– Так что я хотел тебе о правах, – дыша перегаром, протянул он. – У тебя их нет, безродная шавка. А у меня – есть.
И ударил по лицу.
Кто-то из альянсников вскрикнул. Герр Оберштайн сделал шаг вперёд. Золотая молодёжь весело загалдела, выстраиваясь полукругом. Но Антон их разочаровал. Или наоборот, это как посмотреть. Легче своего противника вдвое, он крутнулся ужом, сбивая захват, блеснуло и взвизгнуло, выскакивая из рукояти, узкое хищное лезвие навахи – оружия черни, – и у Карла фон Брауншвейга появилась вторая улыбка. Немного ниже второго подбородка, но очень широкая и куда более искренняя, чем та, что находилась на положенном природой месте.
Казалось, время остановилось для всех, кроме человека со вспоротым горлом. Он хрипел, корчился и выбулькивал, казалось, галлоны яркой крови, а все вокруг окаменели, бездвижные и беззвучные, не зная, что им делать. Бросаться на убийцу? Пытаться помочь умирающему? Звать полицию? Разбегаться без оглядки?
Убийца аристократа тупо рассматривал окровавленный нож в своей руке и к дальнейшему сопротивлению был явно неспособен. Понял, верно, чем порыв обернётся не только для него самого, но и для всех, к нему имеющих хоть какое-то касательство. Герр Оберштайн сдавленно охнул, сведя услышанное в единую картину.
– Хозяин, повторить!
Все вздрогнули. Пьяный десантник выполз из-за стойки, потрясая пустой бутылкой. Но почему-то не остался ждать заказа, а поплёлся через зал, прямо к строю золотой молодёжи, ориентируясь на неподвижную тушу предводителя, как на бакен. Наверное, ему привиделось, что хозяин с вожделенной выпивкой находится у противоположной стены, хотя там висело всего лишь зеркало. Вообще-то, если говорить об аристократической внешности, нетрезвый капитан подходил под это определение куда больше покойного родича герцога Брауншвейга. Высокий брюнет, он двигался легко и только слегка шатался, хотя бутылка виски без закуски кого хочешь укатает в лёжку.
– Держи его! – заверещал кто-то из опомнившихся клевретов герра Карла, бросаясь на Антона. Клацнул вдогон затвор пистолета, но капитан уже добрался и рухнул, перецепившись через коврик, на стрелка. Размахивая руками в попытках поймать равновесие. Бутылка вылетела из нетвёрдых пальцев, угодив толстым донышком прямо в лоб второму энтузиасту, тянувшему из кармана бластер. Снова стало шумно.
Идиоты-альянсовцы вместо того, чтобы залезть под стол и переждать бурю, повели себя как… идиоты-альянсовцы. Высокий худощавый парень, чей нос и щёки усеивали стада наглых веснушек, схватил остолбеневшего Антона подмышки и потащил к выходу, выводя из-под кулаков авангарда. То же самое, но с герром Оберштайном, проделал чернявый растрёпа, произведший на трактирщика хорошее впечатление изысканной вежливостью и отсутствием акцента. Третий же идиот, по виду старше своих спутников, с воплем: «Простите! Пропустите! Опаздываю!» врубился в толпу озверевшей аристократии, расталкивая её локтями и громоздким, с окованными латунью углами, портфелем. Капитан мигом сориентировался и падал уже с учётом нового фактора. Беспорядочная пальба и грохот ломающейся мебели. Ор и ругань. Кажется, у входа начали собираться охочие до драк проходимцы. Наконец-то случайный выстрел разбил лампочку. В подвальном сумраке высунувшийся на миг из-за стойки трактирщик рассмотрел только, как разлетаются в стороны с воплями «хозяева жизни», освобождая дорогу слепому отставнику и его другу, который не захотел терпеть оскорбления и издевательства даже от знатного и влиятельного Брауншвейга.
И, несмотря на грядущие долгие разбирательства с полицией и ремонт помещения, хозяин «Космической каракатицы» довольно улыбался в усы. Дай боги всем этим идиотам удрать подальше и не попасться. Жаль, что у Антона нет шансов: Брауншвейги достанут даже из-под земли.
Но всё-таки есть на ЭТИХ управа, есть. Не всё ИМ можно, есть предел. Сколько крови этот дохлый породистый брюхан попортил кабатчикам – не сосчитать. Вот и свою всю в кабаке вылил. Хотя девочки из борделя могут обидеться: с ними он вообще не сказать что вытворял, может, и справедливее было бы, чтоб там зарезали. Но уж как вышло, они и такому подарочку порадуются. Эх, ещё бы Флегеля кто…
На следствии, разумеется, трактирщик собирался говорить правду и ничего кроме правды. Именно так, выпучив глаза и притворяясь наитупейшей деревенщиной. «Сидели тихо-мирно, его светлости захотелось по обыкновению избить простолюдина, а у того крышу снесло, герр Оберштайн вообще ничего не видел, у него глаз нетути, бухой десант упал, поскольку на ногах не держался, оне бутылку в полчаса выкушамши, а альянсники запаниковали и помчались, сломя голову, напролом, а дальше вырубился свет. Нет, ваша честь, лиц не запомнил, кроме герра Оберштайна, он тут каждый день столуется, а остальных в первый раз видел, сколько их туточки толчётся, всех, что ли, на память фотографировать? Если найдёте, передайте им счета, пожалуйста. Спасибо».
Трактирщик ухмыльнулся ещё раз и прислушался. В зале уже стихло, в отличие от улицы. Там творилось ётун знает что, но его это уже не касалось. Надо найти лампу-переноску и вызывать полицию. И спрятать бочонок, там ещё на две трети, а служители, мать его, закона, выжрут до донышка и скажут, что так и было.
***
За последние несколько минут Алекс Кассельн успел пожалеть о двух обстоятельствах. Первое касалось места, выбранного для трапезы и отдыха. Нет, не то чтобы именно этот кабак был хуже остальных, просто надо было не слушать безответственную и легкомысленную молодёжь и вести всех в космопорт, на «Непокорного». Там бы и поели, и отдохнули. Второе обстоятельство – неудачное время суток. Сейчас они сбились в кучу, Кассельн в арьергарде. А по темноте можно было бы легко кинуться врассыпную, затеряться в толпе и встретиться на том же космодроме. И убраться, убраться поскорее и подальше, оставив вытащенных из «Каракатицы» бунтарей на попечение каперанга, и предоставив имперцам самим решать свои имперские проблемы. К чести второго партнёра солидной торговой фирмы «Ян, Кассельн и Ян» мысль о том, что вмешиваться не стоило вообще, его не посетила ни разу.
Но времени на сожаления у Алекса практически не было. Сзади сквозь толпу ротозеев, случайных прохожих, воров, забияк и прочих непременных участников любой уличной заварухи прорывались разъярённые дружки покойного негодяя, а справа уже проталкивался усиленный наряд полиции. Собственно, толпа ещё не определилась, кого топтать, но маленький отряд, увязая в ней всё глубже, практически был обречён. Дома Кассельн без раздумий бы заорал: «Люди добрые, калеку бьют!», и спокойно улепётывал по открывшемуся коридору, но здесь эффект мог быть обратным. Вот бы… Алекс рассеянно сплющил портфелем чей-то слишком навязчивый нос и оглянулся на товарищей по несчастью. Черноволосый десантник молча работал на прорыв, к счастью, в нужном направлении. За его широкой спиной продвигались Вэньли с герром Оберштайном. Антон уже слегка очухался и прикрывал спину Дасти, но здраво мыслить вряд ли ещё мог.
Вэньли поймал взгляд старшего партнёра и попытался что-то сказать, но кулак какого-то пьяного громилы заставил его отшатнуться. Правда, кулак цели не достиг: тонкая резная трость в полкасания отвела удар.
– Триста золотых за каждого! – взвился над толпой пронзительный клич. – За серого – тысяча!
Такой подлости Кассельн не ожидал. У них всего пара секунд, пока поймают направление…
– Вон они! Держи! Хватай! Я их вижу!!! – звонкий юный голос и залихватский свист.
И… людское море качнулось единой волной прочь от них, куда-то влево. Уверенность и, пожалуй, привычка повелевать, звучавшая в этом ликующем приказе, оказала на толпу магическое воздействие.
Кассельн перестал что-либо понимать, но не использовать такой шанс было бы преступлением. Остальные тоже подналегли, а навстречу им уже пробивалась группка людей, которых узнал их неупиваемый капитан. Он обернулся к ведомым и ободряюще оскалился.
Размах безобразия нарастал, и где-то на периферии уже били стёкла и витрины. Кажется, кого-то хватали и с кого-то требовали триста золотых. Кажется, безуспешно.
Кассельн по-прежнему прикрывал тылы, поэтому разглядывать подмогу в процессе движения ему было крайне неудобно, хотя и крайне любопытно. Но наконец-то толпа поредела, стало возможным развернуться.
– Сюда! – не очень громко, но чётко скомандовали слева, и Алекс свернул в узкий переулок, где уже переводили дух участники шоу. Ну, не все, конечно, но вся инициативная группа. Теперь она расширила состав. Рыжий детина в косо застёгнутом форменном кителе без лишних церемоний облизывал разбитые костяшки на правом кулаке. Кулак впечатлял. Стройный белокурый паренёк, которого Кассельн грешным делом принял сперва за девушку (уж больно нежный румянец цвёл на фарфоровом личике) тревожно оглядывался, словно кого-то ждал. Холодные светло-голубые глаза юноши убеждали, что с выводами о характере их обладателя спешить не стоит. И чёрная форма с контр-адмиральскими оплечьями – тоже. Интересно, как он пробился в штабные чины в своём цветущем возрасте, ведь ему на вид больше семнадцати не дашь? Третий же участник комиссии по встрече – широкоплечий блондин – вообще имел вид если не комический, то уж точно занятный. Рубашка в полосочку, шарф на шее, домашние брюки и… тапочки. Распухший красный нос картошкой, слезящиеся глаза и очень плохое настроение. Пока все пыхтели и соображали, что это было, и куда дальше, красноносый плотно взял в оборот «их» каперанга. То есть буквально взял, за грудки. И грозный десантник, расшвыривавший, как кегли, превосходящие силы противника, имея внутри себя бутылку виски, молча терпел. И даже виновато прятал глаза.
– Эххх..с..ссс… – засипел, багровея, красноносый. На его лбу от напряжения вздулась жила, но звук не только не прибавился, а и вовсе заглох. Губы вусмерть простуженного человека шевелились вхолостую.
– Мы где договорились встретиться? – с выражением, достойным конкурса декламаторов, проводимого в младшей школе, синхронно с блондином заговорил Вэньли. Капраз вздрогнул и обернулся. Только сейчас Алекс рассмотрел, что у жертвы воспитательной работы разноцветные глаза: ярко-голубой и тёмно-карий. Ян, извинившись, сказал, что умеет читать по губам и вот подумал… Судя по кислому выражению физиономии, капитан такой помощи был не очень рад, зато оживился простуженный и мимикой попросил Яна продолжать. Имперцы тоже оживились, перестав, наконец, пялиться на альянсовцев, из чего Алекс сделал вывод, что событие как минимум нетривиальное.
– Я решил, что ты уже не придёшь, – буркнул разноглазый, догадавшись, что от него не отстанут.
– Я послал ординарца чтобы он тебя на квартиру у меня ангина с температурой а ты пошёл в турне по кабакам он еле нашёл но вернулся сказать что там побоище и куда ж оно без тебя я вниз за Фрицем а адмирал Мюзель… – Вэньли переводил без пауз, стараясь успеть, но, кажется, всё же что-то терялось по пути. Очевидным оставалось только то, что выпитая капитаном у них на глазах бутылка была не первой. Мистика какая-то.
Каперанг по-прежнему не выдирался из цепких рук, хотя эти самые руки встряхивали его каждые несколько секунд. И тем более странно было наблюдать, как расправляется и светлеет нахмуренное лицо десантника, и разворачиваются кверху уголки губ.
– Господа, – очень сухо вмешался в выяснение отношений герр Оберштайн, – мне кажется, что вам стоило быть более осмотрительными. И разойтись как можно скорее, забыв, что встречались.
Идея была на редкость здравой, хотя Кассельн ждал хотя бы пары слов благодарности. Но если объективно – слепой отставник был прав на все возможные проценты. Они и так застоялись в этом переулке. Слишком близко к эпицентру, чтобы чувствовать себя в безопасности. И недостаточно близко, чтобы не попытаться разобраться в происходящем. В конце концов, честным торговцам надо знать, во что они вляпались, поскольку дело явно выходило за пределы кабацкой драки, пусть и с летальным исходом. Такие деньжищи сулят за поимку! И как вспыхнуло-то, будто пересохший хворост.
– А что, собственно… – начал Фриц, но сформулировать вопрос ему не дали.
В переулок ворвался огонь. Огонь пылал на голове молодого человека в щегольском зелёном камзоле. Уж на что рыжим показался с первого взгляда Фриц, а этот и вовсе красный, хоть прикуривай.
– Что там, Кирхайс?! – звонкий голос фарфорового контр-адмирала не оставил сомнений в том, кто именно манипулировал толпой несколько минут назад.
– Бегом! – заорал названный Кирхайсом, не сбавляя скорости.
Нарастающий шум со стороны улицы добавил команде убедительности, и больше никто ничего не спрашивал. И дважды повторять не пришлось. Только герр Оберштайн сделал попытку потеряться, но Антон бдел.
– Надо разделяться! – на бегу крикнул Ян. – Толпой не уйдём!
Все согласились, но разделяться было некуда. Переулок оказался длинным и извилистым, но развилок не давал. Ни арок, ни подворотен. Просто полутораметровый зазор между глухими стенами. Даже окна сюда не выходили, – что толку таращиться на ряды кирпичей?
Кассельн ожидал, что они потеряют время из-за Оберштайна, но тот бежал легко и уверенно, Антон только направлял его, придерживая за запястье. Клубы пыли, вспухавшие над немощёной дорогой, лезли в глаза и в горло. Алекс рискнул обернуться. Шум погони слышен отлично, но у беглецов есть фора, по крайней мере, в один поворот. И если они успеют проскочить эту щель и выбежать на людную улицу, то есть неплохие шансы рассыпаться веером…
– Ай!
Кирхайс сидел на дороге, схватившись за щиколотку. Подвернул? Вывихнул?
– Бегите! Не останавливайтесь!
– Ага, – поддакнул разноглазый капитан, вернулся и одним рывком зашвырнул рыжего себе на плечо. – Побежали.
И побежал. Как ни в чём не бывало. Рыжик, конечно, изящный парень, но отнюдь не хрупкий, чтобы вот так…
– Ройенталь, вы же пили! – завопил фарфоровый Мюзель, пытаясь на ходу как-то подстраховать болтающегося в беспомощном положении друга.
– Не за рулём! – с достоинством отрезал капитан. Его добыча извернулась, ухватилась за ремень носильщика сзади, чтобы не так отчаянно трястись на каждом ухабе.
– Всё нор-р-р… мал-л-ль… – угроза прикусить язык заставил Кирхайса замолчать.
Фриц заржал:
– Ройенталь, бросайте мне, я трезвый!
– А вам и пить не надо, Биттенфельд! – ещё больше возмутился юный контр-адмирал. – Не вздумайте!
Особенности имперских взаимоотношений – дело, конечно, интересное, но даже нескольких секунд задержки хватило, чтобы разрыв между преследователями и беглецами сократился до критического значения. В боку у Алекса уже резало так, что вдохнуть трудно, перед глазами расплывались белые круги. Остальным – вряд ли лучше, даже Ройенталь начал сдавать. И если этот поворот не последний…
Не последний. И до следующего – далеко.
Дасти выругался. Очень грязно, как никогда не ругался. Биттенфельд покосился на него с уважением.
– Им нужен только я, – прохрипел Антон, притормаживая, и попытался передать руку своего подопечного Яну. – За вами не погонятся…
– Фернер, не позорьтесь, – удивительно, как герру Оберштайну удалось сохранить презрительно-спокойный тон с таким тяжёлым дыханием. – Если вы будете продолжать пафосные речи, я сделаю вид, что мы не знакомы.
Но вернуть прежний темп так и не получилось.
Наверное, в начале пробежки кто-нибудь из них заметил бы это сам. Даже наверняка. Однако сейчас они были способны смотреть только себе под ноги, но никак не по сторонам. Поэтому открывшаяся в стене переулка дверь чуть не треснула бегущего впереди Дасти по носу. Из-за двери высунулся молодой человек в халате поверх рубашки и без лишних слов потащил авангард внутрь. Под глазом у спасителя пунцовел свежий синяк. Довериться абсолютно незнакомому человеку – безрассудство, но ждать охочую до наград толпу – безрассудство куда большее. Внутри, у неширокой сумрачной лестницы, их встречал ещё один, в офицерской форме Рейха. Он жестом предложил следовать за собой и помчался вверх, перескакивая через ступеньку.
Кассельн вбегал в здание последним, и поэтому увидел, как молодой человек в халате подобрал несколько камушков у стены и швырнул их так, чтобы поднять пыль у поворота и создать иллюзию, что беглецы успели туда свернуть.
***
За порогом чердака, который в объявлениях по сдаче жилья наверняка фигурировал как мансарда, Ройенталь аккуратно передал свой активно возражающий груз Биттенфельду и торжественно рухнул плашмя. Его безголосый приятель оказался единственным, кто отреагировал на падение спокойно. Он через переводчика объяснил, что после двух или трёх бутылок крепкого его друг кажется абсолютно трезвым, но в какой-то непредсказуемый момент просто выключается. И хвала богам, что сегодня завода хватило так надолго. А пока его надо откатить в тихое место, чем-нибудь прикрыть и не трогать пару часиков.
Пока откатывали, прикрывали и жадно хлебали по очереди воду из-под крана, наспех перезнакомились. Расселись кто куда, большинство просто на пол.
Простуженного блондина звали Вольфгангом Миттермайером, и он был каперангом десантных войск ВКС, как и его лучший друг, Оскар фон Ройенталь, почивающий нынче на пожилом диване. На момент начала событий Миттермайер со вкусом болел дома, отправив жену проведать родителей. Фриц Йозеф Биттенфельд из знаменитого полка Чёрных Улан хорошо знал обоих приятелей, отставал от них на одну ступеньку служебной лестницы и снимал квартиру по соседству с Миттермайерами. Подраться он любил, на безмолвный призыв Вольфганга откликнулся охотно и сильно огорчался, что не успел к началу. По его словам выходило, что Ройенталь всегда выбирал самые первостатейные драки.
Контр-адмирал Райнхард фон Мюзель в компании коммандера Зигфрида Кирхайса встретились им по дороге. Бросить коллег по Рейхсфлоту в затруднительном положении они, разумеется, не могли. Закадычными друзьями они десантников не считали, но отношения поддерживали неплохие. Кирхайс был в увольнительной по поводу ранения ноги (тут адмирал сделался туманен, но все и так знали о недавней заварушке в районе Марр-Адетте), поэтому ему велели не вмешиваться, только наблюдать. Наблюдал рыжий коммандер добросовестно и с огромным удовольствием поведал, как науськанная Райнхардом и раззадоренная обещаниями поживы толпа набросилась непосредственно на зачинщиков шума. Эти титулованные шишки вели себя крайне вызывающе, орали и угрожали страшными карами, но им основательно натолкли бока, прежде чем недоразумение разъяснилось. Век бы смотрел, но какая-то не в меру глазастая зараза указала дорогу полиции и помятым аристократам, так что Кирхайсу пришлось мчаться на обгон, чтобы успеть предупредить компанию вовремя. Жаль, недолеченная нога так некстати подвела, но обошлось, спасибо добрым людям.
Хозяин чердачной квартирки представился старшим лейтенантом Нейдхардом Мюллером. В присутствии такого количества старших офицеров он чувствовал себя немного неловко, но всё же объяснил и синяк, и своё, мягко говоря, нетривиальное поведение. Как оказалось, драка в «Каракатице» имела мгновенный и огромный резонанс в городе. Буквально через несколько минут после того, как по улицам пронёсся истерический вопль: «Брауншвейг убит!», беспорядки можно было смело называть массовыми. Самые невероятные слухи множились и озвучивались прямо на улицах, в районе Кайзерштрассе уже мастерили баррикаду. Самый упорный слух – что за голову светловолосого и худощавого офицера Рейхсфлота дают несметную кучу золота. Вот и хватали всех более или менее подходящих под это расплывчатое описание. Контр-адмирал Адальберт фон Фаренхайт подходил вполне. И худощав, и блондинист до чрезвычайности, и погоны при нём. Последний, переводя задумчивый взор с Райнхарда на Антона, сказал, что вмешательство лейтенанта Мюллера было исключительно своевременным. Иначе – Фаренхайт поморщился, непроизвольно дотронувшись до бока – трещинами в рёбрах он бы вряд ли отделался. Кое-как выдравшись из толпы, нахватавшие по пути синяков и ободранные, офицеры добрались до квартиры Нейдхарда. Не успел лейтенант снять порванный китель и набросить халат, как его гость заметил в окне (благо, чердачное, полгорода как на ладони) ещё одну погоню и оценил шансы убегающих невысоко. Решение мчаться на перехват созрело моментально, тем более что Фаренхайт имел честь узреть пару смутно знакомых лиц.
Представились и остальные. Антон Фернер, сотрудник военного министерства, старлей. Коммандер в отставке Пауль фон Оберштайн. Алекс Кассельн и Ян Вэньли, торговцы с Хайнессена. Дастиан Аттенборо, контр-адмирал флота Альянса в отпуске, друг Яна, напросившийся в путешествие из чистого любопытства.
– Мне очень неловко стеснять любезного хозяина, – подытожил Фаренхайт, вежливо качнув платиновой чёлкой, – но, похоже, всем нам лучше пересидеть здесь. Даже нашим гостям из Альянса Свободных Планет. До темноты, а может, и до утра. – Ещё один выразительный взгляд фиалковых очей на тело Ройенталя: – Хотя бы в силу того, что не все транспортабельны.
Мюллер заверил, что никакого стеснения ему никто не причиняет, и он всемерно рад. Повисла неловкая пауза, которой долго висеть не позволил Фриц Йозеф Биттенфельд.
– Но всё-таки, – сказал он, перезастёгивая пуговицы кителя в правильном порядке, – что произошло в том распроклятом кабаке?
Этот вопрос вертелся на языке у каждого, кто не являлся непосредственным свидетелем, но только рыжего улана не волновали сопутствующие проблемы такта и прочие условности.
Свидетели замялись.
Оберштайн предостерегающе сжал плечо Антона, но Ян Вэньли, доброжелательно улыбаясь, покачал головой.
– Расскажите, Антон, – сказал черноглазый альянсовец. – Я понимаю, что дело очень скверное, и, наверное, не знать проще…
– Прекрасно сказано, – перебил его герр Пауль. – Поверьте, господа, вам действительно было бы лучше ничего не знать. И на следствии так и говорить: ничего не знаю.
Но Яна, несмотря на застенчивые манеры, оказалось не так просто перебить.
– …но так будет нечестно. Расскажите, Антон. Каждый, кто попал в этот гостеприимный дом, – лёгкий поклон в сторону Мюллера, – первым делом бросился на помощь тому, кто в ней нуждался, а потом уже выяснял, что к чему. Вы не считаете это убедительной рекомендацией, герр Оберштайн?
Герр Оберштайн считал, что в первую очередь непорядочно впутывать приличных людей в дело, от которого откровенно несёт виселицей. О чём и сообщил. Но на этот раз ему возразил адмирал Мюзель:
– Мы всё равно уже втянуты. И завтра будем знать все детали. Но до завтра каждому хорошо бы решить, что с этой информацией делать, как себя вести. Это каждый выбирает для себя. Но лучше, конечно, договориться. Так что говорите, герр Фернер.
И Антон рассказал всё. Без лишних эмоций, сухо и сжато, по порядку, строго придерживаясь фактов. Рассказ вышел коротким.
Биттенфельд присвистнул.
– Да вы просто образчик терпения, Фернер! – грохнул улан кулаком по полу. – Я бы продержался пару фраз, не дольше, а потом вколотил этого хряка в землю!
Миттермайер подёргал Яна за рукав, привлекая внимание, и зашевелил губами.
– А вы, случайно, не прирезали по дороге барона Флегеля? – старательно перевёл Вэньли. – По принципу «семь бед – один ответ»?
Антон виновато развёл руками.
– Жаль, – огорчился Миттермайер голосом Яна. – Воздух стал бы ещё чище.
– Брауншвейг, – задумчиво повторил Алекс Кассельн, теребя застёжку своего портфеля. – Пусть и не Отто… Не боги весть какой я знаток рейховской иерархии, но сдаётся мне, что это дело не будет иметь срока давности…
– Не будет, – согласился Кирхайс. – Так что документы надо делать такие, чтоб сразу – и насовсем. Надёжные. Причём обоим.
– Хорошо бы ещё внешность поменять, – сощурился Райнхард, что-то прикидывая, – но на это нет ни времени, ни денег. Но что-нибудь мы придумаем.
Герр Оберштайн очень корректно осведомился, в своём ли уме ораторы. По его мнению люди, не окончательно потерявшие разум, должны держаться от трупа Карла фон Брауншвейга как можно дальше.
– Кроме как вам с Фернером, никому ничего не угрожает, – нетерпеливо махнул рукой Мюзель и повернулся к альянсовцам. – Господа, у вас ещё много дел на Одине?
– Нет, – Кассельн полез в портфель, – завтра утром запланирован вылет. Спасибо, что напомнили об одной вещи…
Он вытащил из портфеля компактный комм последней модели.
– Прошу прощения, господа, – и, уже в комм: – Вальтер, приём. Да. В порядке. Знаю. Утром будем, – пауза. – Но если доберутся раньше – мы всё время были на корабле. Во избежание. Предъявляй кого хочешь, хоть кота. Сегодня тщательной проверки не будет, а завтра не будет уже нас. Нет, не надо бежать выручать. Точно. Отбой. Да, – он спрятал аккуратный приборчик под завистливыми взглядами имперцев, – адмирал Мюзель абсолютно прав. Всем остальным можно легко выкрутиться, тем более что до утра в городе вряд ли успокоится, и кто кого и где видел, будет трудно доказать. Хорошо бы, конечно, для надёжности какую-нибудь протекцию…
Кассельн не понял, почему так сильно покраснел Райнхард. Он озадаченно прокрутил свои слова в памяти, но ничего обидного для имперского контр-адмирала не нашёл. Миттермайер смотрел сочувственно, даже хотел что-то сказать, но зашёлся кашлем. Выглядел он отвратительно.
– А вот не надо с ангиной пить холодную воду. Прямо как эти лоботря… как мои подопечные, – назидательно сказал Кассельн и снова полез в портфель. На этот раз из обширного тиснёного чрева на свет показалась солидная аптечка. Биттенфельд даже рот открыл. Кажется, он ожидал голубей или белого кролика. Алекс посмотрел на Мюллера: – Молоко есть?
Оно было. Больше в мюллерском холодильнике ничего не было, только где-то в недрах приглушённо рыдала мышь, но гордый сосуд с молоком украшал собой пустую полку. Миттермайер страдальчески сморщился, замотал головой и попытался нырнуть за диван. Перевод не требовался. Но сила была на стороне большинства, а единственный человек, который поддержал бы сопливого Волка в любых обстоятельствах, сейчас годился разве что на постройку фортификаций. Вяло отбрыкивающийся Миттермайер был выколупан из щели, накормлен какими-то таблетками из запасов Кассельна, напоен горячим молоком, завёрнут в плед и усажен в единственное кресло – потеть. Чтобы несчастному каперангу было не так тоскливо, за компанию с ним выпили Фриц и Кирхайс. Оба рыжих очень любили горячее молоко с пенками. Зигфриду, к слову, из аптечки тоже перепало – обезболивающее и противовоспалительное. Он проглотил лекарства безропотно, а когда они начали действовать, Райнхард перемотал ему фиксирующую повязку на ноге.
Дасти намекнул, что за знакомство не грех чего-нибудь и покрепче, но Мюллер мог предложить только чай. Предложение выкрутить Ройенталя с целью добычи спирта поддержки не нашло, и Нейдхард отправился заваривать чай. Покрепче. Ян укоризненно посмотрел на старшего товарища. Алекс обречённо вздохнул и щёлкнул застёжками портфеля. На этот раз даже сдержанный Фаренхайт задрал белые брови. Плоскую, но вместительную бутыль поприветствовали аплодисментами.
Только герр Оберштайн сидел у стола ровно, словно аршин проглотил, и по его длинному лицу нельзя было понять абсолютно ничего.
– В следующий раз, – смеясь, сказал Мюзель, – когда вы прилетите на Один, мы будем готовы лучше, и гостям не придётся угощать хозяев.
– Боюсь, это будет нескоро, – виновато развёл руками Ян. Он обладал удивительной способностью не занимать места: в зазор между ногами Ройенталя и подлокотником дивана, казалось, нельзя втиснуть и книгу, но скромный альянсовец разместился прекрасно.
– Дела плохо идут? – посочувствовал Мюллер, занося чайник из кухни и лавируя между гостями, чтобы достать чашки. У него оказался целый, нетронутый сервиз в коробке. На двенадцать персон. Не то подарок от тётушки, не то – для тётушки. Или всё разом. О рюмках даже не спрашивали. Бутыль стояла нетронутой, как символ недоступных желаний.
– Нет, – Вэньли наивно похлопал ресницами. – Дела идут прекрасно. Но ведь война же начинается, какие разъезды?
Райнхард поперхнулся чаем. Это была государственная тайна, лишь вчера озвученная ему по секрету главнокомандующим Лихтеланде. Сам юный контр-адмирал пришёл к аналогичным выводам ещё зимой, но у него был доступ к нужной информации, а тут какой-то торговец! Но… что-то всё же беспокоило, тревожило память. Ян и Кассельн… что-то такое…
Мюзель замер, боясь поверить своему счастью. Кирхайс встревоженно тронул его за рукав, но получил в ответ что-то невнятное вроде: «Позже».
– Так она же и не прекращалась до конца, – с любопытством повернулся к Яну Фаренхайт. – Форма хроническая, вялотекущая. До сих пор разве не мешала?
– Мешала, но терпимо. Но будет острая, и не позднее конца июля. Со знамёнами и всеми прочими пряниками.
Почему – пряниками, никто не знал, но все задумались. А Ян соскользнул с дивана, вытащил из-за пазухи блокнот и ручку, и за десять минут расписал четырнадцать фактов, делающих открытый конфликт неизбежным.
– …сворачивание филиалов Феззанского кораблестроительного концерна и их перенос их от Изерлонского коридора вглубь обжитого сектора, – Вэньли всё больше увлекался, – чуть ли не самое надёжное свидетельство скорого конфликта в этом районе. Пожалуй, ещё серьёзное значение имеет вздорожание акций военно-промышленного комплекса на двенадцать процентов, а также продажа Бойлем текстильного синдиката…
Заметив ошарашенные лица имперцев, докладчик смешался и выпалил:
– Но, по большому счёту, главное в том, что наше, равно как и ваше, драгоценное правительство наконец-то украло всё, что могло. Только ваше драгоценное просто и безыскусно грабит своё население, а наше драгоценное прикрывается при этом демократическими ценностями. Первое – страшнее, второе – противнее. Результат один: чтобы продержаться у власти ещё немного – а вдруг ещё не всё украдено, – они развяжут войну в ближайший месяц или два. Скорее, начнут ваши, хотя и не факт. Процентов семьдесят.
В том, что сказал Вэньли, секретных сведений не содержалось. Возможно, чуть-чуть, но не более того, и в рамках сугубо коммерческих, не военных. Райнхард и Фаренхайт, как штабные офицеры, могли бы внести в список фактов ещё парочку. Однако сведённая лохматым альянсовцем картина была настолько простой, чёткой и очевидной, что оставалось только удивляться, как это могло не прийти в голову любому встречному-поперечному.
– На заборах и в информатории об этом пока не пишут, – внёс коррективы Кассельн. – Это у нас Вэньли – гений. Только его стратегия позволяет нашей компании держаться на плаву в условиях налоговой политики Альянса. Ему надо лишь не мешать думать и время от времени выгребать мусор из его квартиры, иначе он там потеряется навсегда.
Под незлые смешки Ян отчаянно покраснел.
– И именно поэтому, – упрямо завершил он, – мы забираем на Хайнессен герра Пауля и Антона.
Связь вывода с предыдущей речью сразу увидел только Мюзель.
– Не будет действовать закон об экстрадиции, – жёстко сказал контр-адмирал. – Брауншвейги останутся с носом. Но вы уверены, что готовы вмешиваться дальше?
От Кассельна – наиболее здравомыслящего и опытного члена альянсовской общины – ждали возражений, даже Ян как-то опасливо покосился в его сторону, но Алекс подтвердил:
– Уверены. Я немного разбираюсь в людях, и уверен, что талантам герра Оберштайна и герра Фернера найдётся достойное применение в Альянсе. Мы поможем им обжиться. Вы увидите, господа, у нас совершенно другое отношение к людям с ограниченными возможностями.
– А таможня? – поинтересовался Мюллер. – Не иголка ведь…
Алекс переплёл пальцы и с напускной кротостью воззрился на старлея.
– Охо-хонюшки, – пропел он. – Торговля – такое разнообразное занятие… А на таможне тоже люди работают.
Шутка понравилась.
Антон лихорадочно кусал губы, разрываемый противоречивыми чувствами. С одной стороны, выход был не худший. Во всяком случае, он перестанет представлять угрозу для всех принявших участие в его судьбе и не будет загнанной крысой метаться по задворкам империи, ежедневно ожидая провала. И господину Оберштайну негоже прятаться по подвалам, а так Антон сумеет о нём позаботиться. Но это же альянсники… Зачем им ненужный риск?! И какая выгода?
Оберштайн даже не пошевелился. Нейдхард поставил перед ним чашку с чаем, а Фернер машинально закрепил пальцы слепого на её витой ручке.
– Хель! – вдруг взорвался Фаренхайт. – Почему всё должно быть так… наоборот?! И почему с этим ничего нельзя сделать?.. – добавил он уныло.
– Но вы же сделали, – тихо сказал Вэньли. – Когда побежали выручать посторонних вам людей, едва выбравшись из передряги. Это немало.
– Это – ничто, – отмахнулся Адальберт. – Я промолчал год назад, после Тиамат.
Пауль слегка развернул голову в сторону говорившего.
– Да, – кивнул Фаренхайт, от которого не ускользнуло это движение. – Я знаю, как было на самом деле. И я знаю, герр Оберштайн, что это именно вы перехватили командование флагманом, когда у идиота Флегеля случилась истерика от собственной бездарности. И только благодаря вашим действиям я смог перестроить свою флотилию, не дожидаясь приказа сверху…
– Я помню, – голос Оберштайна не стал громче или выразительнее. – Левый фланг закрыл брешь в построении. Отличный манёвр, контр-адмирал.
– И фамилия фон Оберштайна не прозвучала ни в одном рапорте, – добавил Райнхард. – Я не участвовал, но прорабатывал потом материалы по стычке при Тиамат. И ещё удивлялся, как резко сменилась в лучшую сторону тактика прямо посреди боя.
– Конечно, не прозвучала, – яду, вложенного Фаренхайтом в эту фразу, хватило бы на выводок гремучих змей. – Тогда пришлось бы признать Флегеля ничтожеством, который не провалил операцию только благодаря уму и решительности слепца. Как он вас раскрыл, герр Оберштайн?
– ЭМИ, – ответил за старшего Фернер. – Защитное поле было повреждено, и «Германа» накрыло после взрыва реактора «Гиперона». Всё оборудование, работавшее в определённом интервале частот, вышло из строя. В том числе и глазные протезы.
– Ого, – невольно вырвалось у Кассельна. – Так это не результат ранения… Я думал, скрывать такое в Рейхсфлоте невозможно в принципе.
– Как видите, – криво усмехнулся Фаренхайт. – Теперь – точно невозможно. Когда я узнал, что коммандера фон Оберштайна списали в запас даже без повышения в звании, то пошёл к Флегелю…
Он умолк, явно переживая в памяти нечто до крайности неприятное.
– Ну и? – поторопил его Биттенфельд.
– А? Да, конечно. Когда я вышел из-под ареста, меня ждал приказ на досрочное присвоение контр-адмирала. И я решил, что плетью обуха не перешибёшь. И остальные, кто был в курсе, тоже так решили. Остался только стыд.
– Это было очень здравым решением, Фаренхайт, – ровно одобрил Оберштайн. – Если бы вы продолжили в том же духе, я бы остался как минимум без пенсии. Как максимум – под трибуналом за обман медицинской комиссии. Это, если хотите, моя плата за молчание.
Он помешал чай ложечкой, отложил её на край блюдца.
Обмен взглядами между Мюллером и Аттенборо был мгновенным. А дальше Дасти уронил книгу с полки, а Нейдхард мягким движением профессионального фокусника заменил чашку Оберштайна такой же точно своей. Это случилось буквально за секунду, пока Пауль с подчёркнутой аккуратностью нацеливался нащупать ручку фарфоровой ёмкости.
Кирхайс хотел объяснений столь странным действиям новых знакомцев, но Райнхард предупредительно прижал палец к губам. Остальные и сами догадались промолчать, а Биттенфельд, по счастью, был занят: ругался на неуклюжего Аттенборо. Толстый том упал рыжему улану на ногу.
– А протезы сохранились? – как ни в чём не бывало, спросил Ян. – Испорченные – сохранились?
Пауль отставил пустую чашку и неопределённо повёл плечом.
– Да, – интерпретировал жест Фернер. Он, кажется, понял в пантомиме больше остальных, и голос у него дрогнул. – У меня с собой. Я постоянно пытаюсь пристроить их в ремонт, но либо денег не хватает, либо мастерские не берут. Вот и сегодня…
– Фернер, – брезгливо молвил Оберштайн, – я же просил вас перестать тратить время на подобную ерунду. Но это в любом случае уже не имеет значения.
– Имеет-имеет, – весело уверил Алекс. – У меня есть знакомый мастер, Сун Хо, он починит, что угодно. Так что одной проблемой, считайте, меньше.
Лицо Оберштайна постепенно приобретало исключительно вдумчивое выражение, свойственное людям, которые прислушиваются ко внутренним ощущениям.
– Имеет, – повторил за Кассельном Антон. – Я очень хотел сделать вам подарок ко дню рождения…
Биттенфельд не выдержал. Он и так долго терпел. Он помянул всех известных ётунов, отца богов, мать богов, боевое построение тупым углом через молот Тора, а потом сказал, что если сию же минуту не откроют бутылку и не выпьют за здоровье именинника, то он, Фриц Йозеф, за себя не ручается. А потом, добавил он, ему объяснят, что за танцы здесь происходят.
Мюллер демонстративно выплеснул оберштайнский чай в раковину.
Дасти молча откупорил и пустил бутылку по кругу.
– Чашку хорошо вымойте, – изволил отверзнуть уста Пауль.
Мюллера заставили вымыть чашку, руки после чашки и мыло после рук и чашки. В движениях хозяина чердака сквозило крайнее раздражение. Мало того, что этот сухопарый даймон собирался подбросить ему свой труп в качестве благодарности за приют, так ещё и «чашку вымойте». Хорошо, что они с альянсником заметили, как из узкой ладони ссыпались в чай несколько белых гранул. Повезло: Оберштайн в основном прятался от Антона, а сторонних наблюдателей не учёл. Травился бы уже в Альянсе, сколько хотел.
– С днём рождения, – сказал Нейдхард хмуро, отхлёбывая из бутылки.
Вольф засипел.
– Ройенталь тоже не любит свой день рождения, – озвучил Ян. – Но такую идею вы ему не подбрасывайте, когда он проспится.
Наконец-то атмосфера разрядилась.
Задумчивый Райнхард спросил у Мюллера, по какой специальности тот окончил Академию. Нейдхард застенчиво признался, что по кафедре военной юриспруденции. Имперцы повеселились, альянсовцы не поняли. Кирхайс потихоньку просветил их, что именно так в высшем армейском учебном заведении Рейха называют отделение внешней разведки.
К часу ночи, когда Ройенталь вышел из алкогольного обморока, всё более или менее пришло к равновесию. Тянулась занятная беседа, где частые «а у нас» перемежались байками и анекдотами разной степени приличности. Вольф уже пытался разговаривать, настолько ему полегчало. Райнхард фон Мюзель был рассеян, часто отвечал невпопад и периодически задавал Яну вопросы, никак не связанные с темой общей беседы. Вопросы были, мягко говоря, нестандартные, но Вэньли принимал этот бред, как должное, и давал ответы столь же малопонятные. Райнхард удовлетворённо кивал или хмурился.
Герра Оберштайна оставили в покое. Спрашивать: «Почему вы хотели это сделать?» или что-то в этом роде, глупо и противно. Антон безучастно молчал, вежливо улыбаясь, если с ним заговаривали, а потом и не улыбался, потому что заговаривать перестали.
Ройенталь рывком сел и мутно огляделся. Упёрся глазами в Вольфа, который перебрался к нему на диван, вытеснив Вэньли.
– Успел дойти? – поинтересовался он, мучительно пытаясь идентифицировать присутствующих.
Миттермайер кивнул и протянул приятелю заготовленный стакан подсоленной воды и порошок из волшебного портфеля Кассельна.
Опухший с похмелья, всклокоченный Ройенталь и красноносый, с волосами, слипшимися от высохшего пота в сосульки, Волк вместе смотрелись потрясающе.
– Прям двойная звезда, – вполголоса оценил Аттенборо, но кому надо – услышали. На счастье языкатого альянсника, друзья-десантники в эти «кому надо» не вошли.
Минут через десять Оскар слегка прояснился, признал альянсовское снадобье забористым и потребовал пропущенных им эпизодов. Последнее, что Оскар хорошо помнил, было явление Кирхайса. Подробности ему охотно поведали, попутно представив всех, кто оказался замешан в этом чудном деле. И чем дальше, тем больше сомнений отражалось на мятой физиономии каперанга.
– Кирхайса? Вот так вот взял и понёс? Бегом?
– Как мешок с опилками, – подтвердил Зигфрид.
Ройенталь недоверчиво пощупал поясницу. Как у почти всех высоких людей, это место у него чутко реагировало на переноску тяжестей. К определённым выводам не пришёл, а на предложение проверить экспериментально – досадливо отмахнулся. Но Фриц Йозеф не успокоился и начал доказывать, что это очень даже возможно. На хромой ноге Кирхайс далеко сбежать не мог, поэтому проверка приобрела широкий размах.
Ян, воспользовавшись суетой, выскользнул на кухню. За собой он увлёк Фернера и герра Пауля. Оберштайн не возражал перебраться в более спокойную обстановку, а Антону было всё равно.
– Вы ведь не сегодня решили, – сказал Вэньли, закрывая дверь-ширму. – Судя по рассказу Фаренхайта, вы прекрасно умеете действовать по обстоятельствам. Сегодня обстоятельства изменились. Ваше решение – нет. Чего вы боитесь, герр Оберштайн?
Он не рассчитывал на ответ. И ошибся.
– Это не страх, господин Ян. Я дал себе год после Тиамат, за этот год для меня не изменилось ничего. Следовательно, причин менять решение тоже не было.
– Вы никому не в тягость, герр Оберштайн, – тихо произнёс Антон. – Я вам сто раз говорил…
– А я вам сто раз говорил, что это не имеет значения, – слегка поморщился Пауль. – И что вы мне ничего не должны и не можете быть должны.
Ян постарался временно слиться со скудной мюллерской меблировкой.
– Вы вытащили меня из грязи, из приюта, буквально подобрали, как щенка, а теперь говорите, что я ничего не должен?!
– Ничего. То, что я делал, я делал исключительно по эгоистическим соображениям. У меня были большие планы, и нужны были люди, преданные исключительно мне.
Яну показалось, что голос Пауля изменил тональность. Он повернулся к Фернеру, который в этом вопросе разбирался гораздо лучше, и понял, что угадал. Улыбка сделала лицо Антона почти красивым.
– Значит, у вас получилось, – он дотронулся до руки слепого. – И остальное тоже получится, вот увидите. Просто на это уйдёт чуть больше времени.
Оберштайн хмыкнул.
– У вас слишком много иллюзий, Фернер. Моя недоработка. Мы никогда не вернёмся в Рейх, а в Альянсе… в Альянсе моим планам просто нет места. Слишком многое я хотел изменить…
– Не зарекайтесь, Оберштайн.
Златокудрый контр-адмирал появился на кухне бесшумно. Нет, какой-то шум он, конечно, произвёл, двигая ширмой, но на фоне происходящего в соседней комнате эти звуки потерялись.
– Не зарекайтесь, – повторил Райнхард, подсаживаясь к столу. – Возможно, перемены, произошедшие в вашей жизни, глубже, чем вы можете вообразить. К примеру, моя сегодня изменилась очень сильно. И мои планы перестали быть мечтами юнца, у которого молоко на губах не обсохло. У меня появились союзники, которым можно доверять и – будьте покойны – никто не останется не у дел. С такой поддержкой я выверну этот гнилой мирок наизнанку. Война – это зло, но это мой шанс. И я его не упущу.
– Вы уверены, что не сделаете хуже, Райнхард? – в отличие от Фернера, Ян сразу отнёсся к его словам серьёзно.
– Да. Я должен быть уверен, иначе никто не поверит мне. Вы ведь тоже знаете, что без больших перемен не обойтись.
– Яре-яре, – вздохнул Вэньли, запуская руки в лохматую шапку чёрных волос. – А те, кого вы выбрали в союзники, знают, что вы их уже присвоили, втянули в заговор против правящей династии и пятисотлетних порядков и приставили к работе?
– Ещё нет, – скромно сказал будущий реформатор. – Но скоро узнают. И никуда не денутся. Я тоже разбираюсь в людях, а эти – клад. И, что немаловажно, все повязаны общим делом, как справедливо выразился Оберштайн, здорово воняющим виселицей.
От такой холодного, совершенно не свойственного порывистой юности цинизма Вэньли покоробило, но он постарался обернуть всё в шутку:
– Даже несмотря на то, что они сейчас наперегонки таскают на закорках вашего друга Зигфрида и Мюллера, которому не повезло быть в той же весовой категории и младшим по званию?
– Пусть, – Райнхард принял шутливый тон, но глаза не смеялись, только блестели азартом. – Маневрирование в ограниченном пространстве – полезный навык. Я бы и сам поучаствовал, но мне слишком нужно было поговорить с вами троими. А дурачества не имеют отношения к умственным способностям.
– Я бы сказал, наоборот, – Ян поставил локти на стол и мечтательно добавил: – Но чтобы вдрызг пьяному вывести кого надо и куда надо, не подставившись… я восхищён. И я согласен с вами в оценке присутствующих. Хотя просто с ними не будет.
– Не «с ними», а «с нами», Ян. Вы тоже включены, учтите. Да и я сам не отношусь к тем, с кем просто. Оберштайн, если вы согласитесь дать себе ещё пару лет и принять участие в наших общих планах, вы благополучно вернётесь в Рейх. И Антон вернётся вместе с вами.
Оберштайн пожевал узкими губами. Фернер затаил дыхание. От напора потоков уверенности и силы, исходивших от молодого человека абсолютно кукольной наружности, ему стало не по себе. И от мрачных перспектив участия в мятеже – тоже. Антон не понял, почему альянсовец сделал именно такие выводы о планах златовласого адмирала, но тот не опроверг, значит, угадано верно. Впрочем, Антону терять нечего. А вот если Мюзель уговорит… Фернер был уверен, что человек, решивший покончить с собой, так или иначе своего добьётся. Тем более такой последовательный и упорный, как его наставник. Вот только если убедить, доказать…
– Графиня фон Грюневальд – ваша сестра? – спокойно спросил Пауль.
Имя фаворитки кайзера Фридриха, последнего и необычно продолжительного увлечения престарелого монарха, Ян, разумеется, знал. Но с фамилией Мюзеля оно не ассоциировалось никак. Он даже не задумывался, есть ли у этой женщины вообще какая-то родня. Оказывается, есть. И этот факт многое объяснял.
Герр Оберштайн должен был знать это наверняка. И знал наверняка, и теперь ждал реакции.
Юноша вспыхнул, но сдержался, обронив единственное «да». Даже не спросил: «А что?». И не стал выступать, что контр-адмиральские погоны в восемнадцать лет – дело обычное. Не стал перечислять свои заслуги. Хотя по ровному, уважительному отношению к нему остальных офицеров Ян понял, что заслуги есть, и немалые. Контингент здесь подобрался не такой, что будет заискивать перед просто сопляком, чья сестра раздвинула ноги для императора. Да и с законопослушностью у них так, не очень.
– Располагайте мной, адмирал, – склонил голову слепой коммандер. – И всем, что у меня есть.
Тонкая кисть, лежавшая на столе, сжалась в кулак. До белых костяшек. Будто Пауль сдавил всю свою боль и ненависть, весь кошмарный последний год недожизни в один небольшой сгусток.
Райнхард накрыл этот страшный комок ладонью, словно принимая некую странную присягу.
– Я многого потребую, Оберштайн. Но отдам ещё больше. Клянусь. Ради того, чтобы моя сестра перестала быть покупкой старого извращенца, ради того, чтобы честь не определялась фамилией, чтобы закон был един… – он задохнулся и яростно оскалился. – Я пойду на всё.
За стенкой кто-то таки прочесал макушкой скошенный чердачный потолок. И судя по кучерявой ругани, этот кто-то был Биттенфельд.
– Но я-то вряд ли буду вам полезен, Райнхард.
Ян не улыбался. Но и страха в чёрных глазах не было. «Отмерено, взвешено, взвешено», – почему-то вспомнилось Антону.
– Зря вы так думаете, Ян.
Лицо Мюзеля приобрело неприятное выражение.
– Я буду откровенен, потому что с вами иначе нельзя. Конечно, установление в галактике единого режима сняло бы многие вопросы, но ни у Рейха, ни у Альянса не хватит на это сил. И придётся договариваться. Не так, как сейчас, по-настоящему.
Ян чуть склонил голову набок и вежливо раздвинул губы на полдюйма.
– Какое отношение к этому имеет скромный торговец?
– Такое же, – невозмутимо ответил Райнхард, – какое торговый дом «Ян, Кассельн и Ян» имеет к тому, что Феззан не скупил половину Альянса. И такое же, какое неприметный пожилой человек с короткой фамилией имеет к обвальной инфляции, которая в прошлом году началась по ту сторону Коридора, но почему-то против всех законов экономики остановилась и даже попятилась. Я слыхал, что этот пожилой человек с односложной фамилией во всём слушается советов своих младших компаньонов, один из которых приходится ему сыном.
– И текстильное предприятие Бойля этот человек тоже приобрёл, несомненно, по их совету, – прошелестел Оберштайн. – Хотя лично прибывать на Один, чтобы убедиться в критическом состоянии Рейха – неумно и неосмотрительно, герр Ян. Вполне хватило бы сводок.
Свистнул чайник, и Ян разлил всем ещё по чашечке чаю.
– Сложно с вами, господа, – вздохнул он, безнадёжно поискав сахар. – Но, пожалуй, интересно. Чего конкретно вы добиваетесь от меня и моих коллег?
Мюзель, не чинясь, объяснил. Ян присвистнул не хуже чайника.
– Всего-то, – ухмыльнулся он. – Обеспечить военное равновесие в галактической войне, пара пустяков. Равновесие-то установится само собой, если ни одна сторона не сделает очевидной глупости вроде массированного вторжения без прикрытых тылов.
Для мирного торговца он слишком хорошо разбирался в военной стратегии.
– План Лихтеланде ещё глупее, – приподнял бровь Райнхард. Вероятно, ему это казалось забавным. – Но пока он не провалится, я не смогу проявить себя и взять дело в свои руки. И ваша задача – не попадаться мне на пути. Возможно, даже содействие не понадобится. Но после вам предстоит собрать адекватное правительство, с которым можно будет разговаривать о мире. Учтите, Ян: если Альянс окажется слаб, когда я наберу силу, Альянса не будет. Придётся вам выйти из уютной тени, господа… торговцы.
– А если Рейх окажется слабее? – тихо спросил Вэньли, но от интонации Фернера пробил озноб. – Если все ваши сверкающие планы накроются не менее сверкающим медным тазом, и вы дестабилизируете обстановку выше критического уровня? Вы понимаете значение факта, что у старшего лейтенанта Рейхсфлота через неделю после получки в холодильнике ветер свищет? И на клиента игорных притонов старлей Мюллер не похож…
Вэньли залпом допил остывший чай.
– Что-нибудь менее радикальное, а? – с надеждой поднял он глаза.
Оберштайн медленно покачал головой.
– Я сам не люблю радикальных мер, герр Ян. Но боюсь, что время для постепенных реформ упущено. Для Рейха – лет пятнадцать тому назад. Теперь эту косность можно проломить только силой. И я согласен рискнуть, потому что почувствовал необходимую силу за адмиралом Мюзелем.
– Если не получится, – добавил Райнхард сердито и даже обиженно, – Альянс получит такой нарыв под боком, что ни о каком процветании речь не пойдёт ещё долгие, очень долгие годы. Столетия, Ян.
Прозвучало слегка ребячески, но, кажется, было чистой правдой. Ян, во всяком случае, скривился.
– Да, – рассеянно признал он, – мы тоже пришли к подобным выводам. Как чуднО всё устроено, господа, не находите?
– Нет, – отрезал Мюзель. – Случается то, что случается. И тогда, когда ему случиться необходимо.
– Вы фаталист, адмирал, – в устах Оберштайна безобидное слово прозвучало ругательством.
– Почти, – лукаво усмехнулся Райнхард. – Фатализм с материальным обеспечением не так и плох. Герр Ян, что вы решили?
– Я? – очень удивился Вэньли. – Ничего не решил, разумеется. Но я думаю. И заставлю думать остальных. Тех, кому обидно на вопрос: «Как дела в Альянсе?» отвечать: «Воруют». Единственная гарантия, которую я позволю себе дать, это та, что я отнёсся к вашему предложению с полной серьёзностью. А я мало к чему отношусь с полной серьёзностью. Кстати, связь надо хорошую. Коммуникации – это наше всё.
Судя по довольному лицу, Райнхард рассчитывал на меньшее:
– Мы заставим этот мир вертеться в нужную сторону. Вот теперь точно – с днём рождения, Оберштайн.
За окном орали и где-то внизу били стёкла. Постреливали. Новый день намекал серой небесной мутью на скорый свой приход.
Ян украдкой зевал и думал о причудах судьбы. Проделать огромный путь через всю галактику ради единственного шанса избежать войны и потерять этот шанс в неравной борьбе с тупостью и жадностью аристократической верхушки Рейха. Пойти, чтобы надраться с горя, в первый попавшийся кабак почище; упустить и эту возможность. Ввязаться в уголовщину с привкусом государственной измены, убегать, как зайцам, от погони, решать чужие проблемы, лечить от ангины имперский десант… А после всего этого получить нетривиальное решение основной проблемы на нищей кухне старшего лейтенанта Мюллера!
Капризная она, судьба. Но кто посмеет сказать, что у этой ветреной девки нет чувства юмора?
@темы: Шоб було!, Честно спёртое, ЛоГГонутое, фанпродакшн